щрениями 
старавшихся привлечь к себе его внимание. "Слишком многое в жизни определяется 
тем, какой человек находится рядом с тобой,- думал он.- Откроется ли тебе 
красота предметов или явлений, проникнешь ли ты в их сокровенный смысл - все 
это в значительной степени зависит от душевных качеств близкого тебе человека. 
Потому-то даже в шутку я не мог бы увлечься этими ветреными жеманницами".

Гэндзи со своей свитой проехал мимо, а на следующий день, который тоже оказался 
благоприятным, госпожа Акаси поднесла богу Сумиёси приготовленные ею дары, 
выполнив, таким образом, и свои весьма скромные, сообразные ее званию обеты. 
Однако, возвратившись домой, она не только не почувствовала облегчения, а, 
напротив, затосковала еще сильнее. Денно и нощно грустила она и печалилась, 
сетуя на судьбу. И что же? Не прошло и тех дней, за которые, по ее 
предположению, Гэндзи должен был добраться до столицы, как от него пришел гонец.
 Гэндзи писал о своем намерении как можно быстрее перевезти ее в столицу. Его 
слова внушали госпоже Акаси уверенность в будущем, позволяя надеяться на самое 
достойное положение в его доме, но она все не могла решиться: "Ужели должна я 
покинуть это побережье? И что ждет меня впереди? Если и благополучие, то весьма 
шаткое, скорее же всего - одиночество..."

Вступившего на Путь тоже одолевали сомнения. Разумеется, ему очень не хотелось 
расставаться с дочерью и внучкой, но мысль о том, что им придется схоронить 
себя в этой глуши, была нестерпима и теперь - более чем когда бы то ни было. В 
конце концов госпожа Акаси сообщила Гэндзи, что не может прийти к определенному 
решению, ибо слишком многое смущает ее.

Да, вот еще что: за это время назначили новую жрицу Исэ, и миясудокоро 
вернулась в столицу. Гэндзи по-прежнему принимал живое участие во всем, что ее 
касалось, однако она старалась держаться в отдалении: "Ужели забуду старые 
обиды? О нет, лучше вовсе не видеть его, чем снова оказаться обманутой". 
Окажись Гэндзи настойчивее, он, вероятно, сумел бы смягчить ее сердце, но, увы, 
ему и самому трудно было предугадать... К тому же нынешнее его положение почти 
исключало возможность тайных сношений с кем бы то ни было. Вместе с тем он 
часто вспоминал жрицу: "Она, должно быть, очень переменилась за эти годы".

Миясудокоро жила все там же, на Шестой линии, ее старый дом был обновлен и 
приведен в порядок, покои сверкали роскошным убранством. Судя по всему, она не 
изменила своим утонченным привычкам: в ее доме прислуживали дамы, происходившие 
из стариннейших столичных семейств - там собирались самые изящные придворные, и,
 хотя ей иногда и бывало тоскливо, в целом жизнь ее текла вполне благополучно. 
Но вот совершенно неожиданно занемогла она тяжкой болезнью и, чувствуя, что 
слабеет с каждым днем, приняла постриг - видно, опасалась, что слишком тяжким 
бременем легли на ее душу годы, проведенные в заповедных пределах12.

Узнав об этом, Гэндзи был огорчен немало: хотя давно уже не связывали его с 
миясудокоро любовные узы, он всегда считал ее прекрасной собеседницей и дорожил 
общением с ней. Пораженный неожиданной вестью, министр сразу же отправился в 
дом на Шестой линии и обратился к новопостриженной монахине со словами, полными 
искреннего участия.

Сиденье для гостя устроили неподалеку от изголовья. Отвечая ему, миясудокоро 
полулежала, облокотившись на скамеечку-подлокотник. Она была так слаба, что 
Гэндзи, подумав: "Ах, верно, мне уже не удастся ей доказать...", горько 
заплакал. Его участие тронуло сердце миясудокоро. Почти сразу же она заговорила 
с ним о судьбе жрицы:

- Она остается совсем одна, без всякой опоры, поэтому, прошу вас, при случае 
позаботьтесь о ней. Мне больше не на кого надеяться. Она так беспомощна... Ах, 
право, вряд ли к кому-нибудь еще судьба была более неблагосклонна. Как ни 
ничтожны мои собственные возможности, я думала, что задержусь в этом мире хотя 
бы до тех пор, пока она сама не проникнет в душу вещей, но, увы...

И миясудокоро плачет, да так горько, словно дыхание ее вот-вот прервется.

- Даже если бы не ваша просьба, разве мог бы я оставить ее? А теперь тем более..
. Не беспокойтесь, я сделаю все, что в моих силах, - заверяет ее Гэндзи.

- Но все это так сложно! Право, девушке трудно жить без матери, если есть у нее 
вполне надежный отец, который готов принять на себя заботы о ней. А что 
говорить о жрице? Ей придется нелегко, если кому-то покажется вдруг, что вы 
питаете к ней слишком нежные чувства, люди злы и даже наилучшие намерения 
отравляют своими подозрениями. Может быть, нехорошо говорить об этом заранее, 
но мне не хотелось бы, чтобы ваши попечения выходили за рамки чисто отеческих. 
По своему горькому опыту я знаю, сколь превратна судьба женщины и сколь много 
печалей выпадает на ее долю. Я надеялась, что хотя бы дочь мне удастся уберечь 
от слишком близко