лучше всего пристать пока в Нанива, где можно будет хотя бы принять очищение". 
И она отправилась в Нанива.

А Гэндзи, о том не ведая, всю ночь разными средствами изъявлял свою 
благодарность богам. Он не упустил из виду ничего, что могло бы их порадовать, 
и сделал даже больше, чем некогда обещал. До самого рассвета у святилища не 
смолкала музыка.

Корэмицу и некоторые другие приближенные Гэндзи, растроганные до слез, 
превозносили чудесное могущество богов. Дождавшись, когда Гэндзи ненадолго 
вышел наружу, Корэмицу приблизился к нему и произнес:

- Здесь, в Сумиёси,
На сосны смотрю с тоскою: 
Вспоминаются мне 
Давние дни, осененные 
Милостями богов...

"Да, это так",- подумал Гэндзи, вспомнив прошлое, и ответил:

- Средь бушующих волн 
Мы блуждали, и бог Сумиёси 
К нам на помощь пришел. 
Разве мы сможем когда-нибудь 
Об этом забыть?

Да, явили нам боги свое могущество...

Как же он был прекрасен, когда произносил эти слова!

Корэмицу сообщил, что видел ладью госпожи Акаси, которая, не задерживаясь, 
проплыла дальше; очевидно, женщина была слишком напугана шумными толпами 
паломников на берегу. "А я ведь и не знал ничего..." - с сожалением подумал 
Гэндзи. Право, он не мог пренебречь ею уже потому, что сам бог Сумиёси привел 
его к ней. "О, когда б я мог утешить ее хотя бы несколькими строками! Она, 
должно быть, жалеет, что приехала сюда..."

Покинув святилище, Гэндзи отправился обратно, осмотрев по дороге все 
близлежащие достопримечательности. В Нанива он принял очищение в семи протоках9.
 Когда взору Гэндзи представились окрестности канала Хориэ10, у него вырвалось 
невольно: "И не все ли теперь мне едино?.." (150)

Находившийся неподалеку Корэмицу, услыхав эти слова, вытащил короткую кисть, 
которую, хорошо зная привычки своего господина, всегда носил за пазухой - так, 
на всякий случай,- и, когда карета остановилась, поднес ему. А Гэндзи: "Весьма 
понятлив!" - подумав, на сложенном листке бумаги написал:

"Я стремился к тебе
Всей душою, и встретились мы
У прибрежных буйков. 
Видно, наши судьбы всегда 
Меж собою связаны были..."

Письмо он отдал Корэмицу, а тот отправил его с человеком, которому были 
известны все обстоятельства.

Госпожа Акаси между тем, замирая от волнения, глядела на всадников рядами 
тянувшихся мимо, и даже столь незначительное проявление благосклонности 
растрогало ее до слез:

"Мне, ничтожной, увы,
Не стоило и стремиться
К прибрежным буйкам.
Я спешила напрасно, к чему
Тешить сердце пустыми надеждами..."

Она привязала письмо к пучку священных волокон, приготовленных для омовения на 
острове Тамино11.

День клонился к вечеру. Начался прилив, над морем раздавались пронзительные 
крики журавлей... Так прекрасны были сумерки, что Гэндзи невольно подумал: а 
что, если, пренебрегши приличиями, встретиться с ней?..

Снова роса,
Как в те далекие дни,
На платье ложится...
Вот и остров Плаща, но и здесь
Убежища мне не найти (151).

На обратном пути Гэндзи часто останавливался, любовался живописнейшими 
пейзажами, услаждал слух свой музыкой, но мысль о госпоже Акаси ни на миг не 
покидала его.

Собралось много веселых женщин, и молодые сластолюбцы, которых оказалось немало 
среди высшей знати, разглядывали их с превеликим любопытством. Однако Гэндзи с 
негодованием отвратил свой взор от этих особ, разнообразными ух