раз 
Станешь ты откликаться на стук 
Пастушка-куина,
Слишком часто в твой дом проникать 
Будет этот изменчивый свет.

Право же, вы поселили тревогу в моей душе... - попенял он ей, но, разумеется, 
его слова вовсе не значили, что он сомневается в ее верности. Она ждала его все 
эти долгие годы, и хотя бы поэтому Гэндзи не мог оставить ее.

Напомнив ему о той ночи, когда он просил: "А пока на темное небо...", женщина 
сказала:

- О, для чего так кручинилась я тогда, думая: "Нет большего горя!" Разве теперь 
не о чем мне печалиться?

Голос ее звучал мягко и нежно, и Гэндзи - где только он слова такие находил - 
принялся утешать ее со свойственной ему пылкостью.

Даже в те дни Гэндзи не забывал Цукуси-но Госэти, его не оставляло желание 
снова увидеть ее, но теперь ему было куда труднее, чем прежде, тайно выезжать 
из дома. Она тоже не переставала думать о нем и отвергала все предложения отца, 
желавшего обеспечить ей приличное будущее.

"Вот построю светлый и прекрасный дом,- думал Гэндзи,- и поселю там женщин, 
подобных ей. Они окажутся очень полезными, если появится дитя, которого 
воспитанием я буду заниматься сам".

А надо сказать, что дом, строительство которого велось к востоку от его 
нынешнего жилища, отвечал всем самым современным требованиям и был едва ли не 
роскошнее дома на Второй линии. Ведение разного рода строительных работ было 
поручено наместникам, издавна связанным с семейством Минамото.

Гэндзи часто вспоминал Найси-но ками и, "горький опыт забыв" (35). был, судя по 
всему, не прочь возобновить прежние отношения. Однако Найси-но ками, из памяти 
которой до сих пор не изгладились мучительные воспоминания, не могла и 
помыслить...

Словом, теперь Гэндзи имел еще меньше возможностей для удовлетворения своих 
желаний, а потому перемены, в его жизни происшедшие, скорее печалили его, 
нежели радовали.

Ушедший на покой Государь предавался всевозможным тихим удовольствиям, в его 
доме часто собирались придворные и услаждали слух свои прекрасной музыкой.

Все нёго и кои остались с ним. Лишь мать нынешнего наследного принца, нёго из 
дворца Дзёкёдэн, радуясь счастливому повороту своей судьбы, покинула его дом и 
переселилась в Весенние покои. Впрочем, Государь никогда не благоволил к ней, 
ибо сердце его безраздельно принадлежало Найси-но ками.

Министр Двора Гэндзи по-прежнему занимал во Дворце покои Светлых пейзажей, 
Сигэйса. По соседству, в Грушевом павильоне, жил наследный принц, и министр, не 
упуская случая наведаться к нему, старался входить во все его нужды.

Поскольку нельзя было вернуть прежнее звание Вступившей на Путь Государыне6, ее 
положение приравняли к положению отрекшегося властителя Поднебесной, пожаловав 
обширными владениями и соответствующим штатом прислуги, так что ее значение в 
мире было достаточно велико. Жизнь ее, как и прежде, проходила в ревностном 
служении Будде, и множилось число благочестивых деяний ее. В последние годы 
неблагоприятное стечение обстоятельств не позволяло ей часто бывать во Дворце, 
и, к ее величайшему огорчению, она почти не виделась с сыном, поэтому теперь, 
получив наконец возможность в любое время посещать высочайшие покои, 
чувствовала себя счастливой. Для Великой же Государыни настала пора сетовать на 
судьбу. Она испытывала немалое смущение, видя, что господин министр Двора не 
упускает случая услужить ей. Вместе с тем любые знаки внимания с его стороны не 
только не смягчали ее сердца, но, напротив, еще более ожесточали его, и многие 
порицали ее за это.

Принц Хёбукё в тяжелые для Гэндзи времена, заботясь лишь о том, как бы самому 
не попасть в немилость, проявил неожиданное равнодушие к его судьбе, и, помня 
об этом, Гэндзи не стал возобновлять с ним прежних дружеских отношений. 
Простирая благосклонность свою на весь мир, с принцем он держался довольно 
холодно, немало огорчая этим Вступившую на Путь Государыню.

Все дела по управлению миром были поделены пополам, и оба министра, Великий и 
министр Двора, ведали ими по своему усмотрению. Дочь Гон-тюнагона на Восьмую 
луну была представлена ко двору.