семейные связи, подобрали для нее родители. По происхождению они не уступали 
новой кормилице, ибо в большинстве своем это были дворцовые прислужницы, 
обедневшие и уже немолодые, прибившиеся к дому Вступившего на Путь в надежде 
обрести среди здешних утесов убежище от мирских печалей (109). Кормилица 
отличалась от них весьма для себя выгодно: свежесть юности сочеталась в ней с 
удивительным благородством. Она без конца рассказывала госпоже обо всем, что по 
женскому ее разумению казалось ей достойным внимания,- о том, как живет 
господин министр Двора, сколь велико его влияние в мире, как все его почитают, 
и постепенно госпожа Акаси начала понимать, какая счастливая судьба выпала ей 
на долю, ведь памятный дар, который оставил ей Гэндзи, никогда не позволит ему 
пренебречь ею.

Письмо они тоже читали вместе, и кормилица все время вздыхала украдкой: "Ах, 
как же повезло госпоже! А мне, несчастной, достались одни невзгоды..." Но 
господин министр осведомлялся заботливо: "А как здоровье кормилицы?" - и эта 
редкостная милость заставила ее забыть все свои горести. Вот какой ответ 
написала госпожа Акаси:

"Юный журавль
Кричит, укрывшись под сенью
Неприметной скалы.
Даже сегодня никто
Проведать его не придет...

Право, вряд ли моя жизнь окажется продолжительной, слишком многое печалит меня, 
а поддерживают лишь редкие вести от Вас. О, когда б Вы и в самом деле 
позаботились о ней..."

Самые сокровенные свои мысли вложила она в это письмо, и Гэндзи долго читал его 
и перечитывал. Потом, тяжело вздохнув, прошептал словно про себя:

- Ах, бедняжка!

А госпожа из Западного флигеля, искоса взглянув на него, проговорила тихонько, 
тоже словно ни к кому не обращаясь:

- "Далеко уплывает ладья..." (149)

- Неужели вы до сих пор сомневаетесь во мне? Можно ли придавать столь 
преувеличенное значение случайно сорвавшимся с губ словам? Трудно забыть 
прошедшее, и я испытываю естественное волнение при любом напоминании о том 
побережье. Вы же ловите каждый мой вздох,- попенял ей Гэндзи, показав только 
обертку от письма.

Увидев, сколь благороден почерк госпожи Акаси - право, ему позавидовала бы 
любая знатная дама,- госпожа Мурасаки невольно подумала: "Вот потому-то он и...
"

В последнее время, стараясь во всем угождать госпоже, Гэндзи почти никуда не 
выезжал. Не бывал он и в Саду, где опадают цветы, ибо, как ни жаль ему было его 
обитательницу, многочисленные обязанности, сопряженные с новым званием, 
совершенно не оставляли ему досуга, не говоря уже о том, что теперь он был еще 
менее свободен в своих передвижениях, чем прежде. Впрочем, никаких тревожных 
вестей от нее не поступало, и Гэндзи был спокоен.

Но вот в какой-то из дней Пятой луны, когда шли нескончаемые, унылые дожди и в 
делах, как государственных, так и личных, наступило некоторое затишье, он 
неожиданно вспомнил о ней и решил ее навестить.

Держась в отдалении, Гэндзи тем не менее постоянно следил за тем, чтобы женщина 
ни в чем не испытывала нужды, и она жила исключительно его милостями, а 
поскольку у нее не было весьма распространенной среди нынешних жеманниц 
привычки встречать его укоризненными взглядами исподлобья, он никогда не 
тяготился встречами с ней.

За последние годы дом пришел в запустение, на всем лежал отпечаток уныния. 
Сначала Гэндзи навестил госпожу нёго и долго беседовал с ней, а когда 
опустилась ночь, сквозь боковую дверь прошел в западные покои.

Трудно представить себе что-нибудь более прекрасное, чем фигура Гэндзи, 
освещенная проникавшим в дом тусклым лунным светом. Взволнованная его 
появлением, женщина тем не менее не двинулась с места и осталась сидеть у 
порога, откуда любовалась луной. Светлое спокойствие, дышавшее в ее чертах, 
сообщало ей особую привлекательность. Где-то рядом застучали клювами 
пастушки-куина, и вот, мило робея, она сказала:

- Когда б стуком своим 
Этой ночью меня не поднял 
Пастушок-куина,
Разве б успела в свой бедный дом 
Лунный свет я впустить?

"Так, у каждой женщины - свои достоинства,- подумал Гэндзи.- К примеру, эта 
мила уже потому, что от нее никогда не услышишь ни слова упрека".

- Если кажды