быть прекраснее его 
раскрасневшегося лица?

- Есть одно обстоятельство, которое не позволит мне забыть ее, и очень скоро вы 
увидите, каковы мои истинные намерения. О, как тяжело расставаться с этим 
жилищем! Увы, я в полном смятении...

Когда-то весной
Покидал я столицу, но, право,
Даже тогда
Так не сжималось сердце,
Как в этот осенний день,-

ответил он, отирая слезы, и несчастный старик пришел в такое отчаяние, что едва 
не лишился чувств. Удивительно, как он вообще еще держался на ногах.

Но с чем сравнить горе его дочери? "Да не увидит никто моей тоски",- думала она,
 пытаясь взять себя в руки. Разве не знала она с самого начала, что разлука 
неизбежна? Увы, ее положение было слишком ничтожным, чтобы могла она питать 
надежды на будущее... Но образ Гэндзи постоянно стоял перед ее мысленным взором,
 и сил у нее доставало лишь на то, чтобы тосковать и плакать с утра до вечера. 
Не умея утешить ее, мать пеняла супругу:

- Когда б не ваше сумасбродство... Зачем надо было обременять свою жизнь такими 
горестями? Увы, мне следовало быть осторожнее.

- Ах, замолчите! Неужели вы не понимаете, что теперь господину Дайсё невозможно 
будет пренебречь ею и так или иначе он о ней позаботится.- А вы утешьтесь 
наконец, выпейте целебного отвара. Не к добру эти слезы,- говорил Вступивший на 
Путь дочери, а сам грустил, целыми днями сидя где-нибудь в углу.

Кормилица и мать, сетуя на неисправимо причудливый нрав старика, вздыхали:

- Столько лет тешили себя надеждой, что в конце концов осуществится наше 
желание и она займет достойное место в мире. И вот дождались... Но могли ли мы 
предполагать, что столь тяжкие испытания выпадут на ее долю?

Слушая их перешептывания и изнемогая от жалости к дочери, Вступивший на Путь 
словно совсем лишился рассудка. Днем он спал, зато ночами бодрствовал. "Где же 
мои четки, где они?" - бормотал он и, обращая взор к небу, молитвенно складывал 
руки. Послушники посмеивались, глядя, как в лунные ночи он бродит по саду, 
будто бы совершая ритуальное шествие. Кончились эти ночные прогулки тем, что 
несчастный упал в ручей. Ударившись о выступ одного из красивейших камней, он 
повредил себе поясницу и долгое время был прикован к постели. Впрочем, болезнь 
помогла ему отвлечься от мрачных мыслей...

Достигнув бухты Нанива, Гэндзи совершил обряд очищения и отправил гонца в 
Сумиёси с изъявлениями благодарности за благополучное возвращение и с 
сообщением, что по прошествии некоторого времени он сам посетит святилище, дабы 
лично отслужить благодарственный молебен. На этот раз Гэндзи спешил, да и свита 
его была слишком велика, поэтому, никуда не заезжая, он устремился прямо в 
столицу.

Когда добрались они до дома на Второй линии, у всех - и у оставшихся в столице, 
и у вернувшихся - было такое чувство, словно все это происходит во сне. Люди 
плакали от радости, и шум в доме стоял невообразимый. Госпожа возблагодарила 
судьбу за то, что ее жизнь, которую она когда-то готова была "отдать без 
сожалений", все-таки продлилась. Она повзрослела и стала еще миловиднее. Ее 
густые волосы немного поредели за годы, полные тревог и тоски, но от этого ее 
красота только выиграла.

"Отныне мы всегда будем вместе",- с удовлетворением подумал Гэндзи, на нее 
глядя, но тут же перед ним возник печальный образ той, с которой ему пришлось 
так поспешно расстаться, и сердце его мучительно сжалось. Так, похоже, что 
никогда не удастся ему обрести душевного покоя!

Гэндзи рассказал госпоже о дочери Вступившего на Путь. В тоне, каким он говорил 
о ней, сквозило глубокое волнение, и госпожа поняла, что речь идет отнюдь не о 
случайной прихоти его непостоянного сердца. Печально вздохнув, она тихонько, 
словно про себя, прошептала: "Нет, не думаю я..." (142), отчего показалась ему 
еще прекраснее и милее. Право, сколько ни гляди на нее, не наглядишься... "И 
как только я жил без нее вс