"даже воды ее, должно быть..."" (115).

Написал он и к Найси-но ками, причем по обыкновению своему вложил обращенное к 
ней письмо внутрь того, что предназначалось для передачи "лично госпоже 
Тюнагон":

"В унылой праздности своего нынешнего существования я часто вспоминаю о прошлом.
..

Был напрасен урок,
Горькие травы свиданий
Вновь у моря ищу.
По душе ли они рыбачке,
Там, вдали, добывающей соль?" (116)

Впрочем, нетрудно представить себе содержание всех его писем. Написал он и 
Левому министру, и лично кормилице Сайсё, прося ее получше заботиться о сыне.

Письма были доставлены в столицу, и немало горьких слез было над ними пролито.

Госпожа из дома на Второй линии грустила и тосковала невыразимо. Отдавшись 
глубочайшей задумчивости, она целыми днями не поднималась с ложа. Не умея 
утешить ее, прислуживающие ей дамы лишь горевали вместе с нею. Глядя на вещи, 
которыми обычно пользовался Гэндзи, на кото, струн которого касались его пальцы,
 вдыхая аромат оставленных им одежд, она плакала так, словно он навсегда 
покинул этот мир. Сочтя это дурным предзнаменованием, Сёнагон, призвав монаха 
Содзу, велела ему творить молитвы в ее покоях, и, преисполненный жалости к 
госпоже, он молился как о том, чтобы обрела она утешение и покой осенил ее душу,
 так и о том, чтобы Гэндзи благополучно вернулся в столицу и зажили бы они 
по-прежнему.

Собрав дорожные спальные принадлежности, дамы отослали их Гэндзи. Глядя на 
платья, сшитые из жестковатой белой ткани и так непохожие на те, к которым он 
привык, госпожа не в силах была сдержать слез. Она никогда не расставалась с 
зеркалом, о котором Гэндзи сказал когда-то: "Рядом с тобой останется...", но, 
увы, что толку... Мучительная тоска сжимала ее сердце, когда глядела она на 
дверцу, через которую он входил в ее покои, на кипарисовый столб, к которому он 
прислонялся, сидя... (117) На ее месте пала бы духом даже женщина пожилая, 
рассудительная, привыкшая к превратностям этого мира, так могла ли не 
кручиниться она, неожиданно разлученная с человеком, к которому привязана была 
беспредельно, который взрастил ее столь заботливо, заменив ей и отца и мать? 
Покинь он этот мир навсегда, тут уж ничего не поделаешь, возможно, со временем 
все и поросло бы травой забвения (118), но, насколько она знала, он находился 
не так уж и далеко, и все же вынуждены они были жить в разлуке, не ведая о том, 
"когда доведется свидеться вновь?" (119). Именно это и приводило ее в отчаяние.

Печаль Вступившей на Путь Государыни усугублялась еще и тревогой за судьбу 
принца Весенних покоев. Да и могла ли она оставаться равнодушной к невзгодам, 
обрушившимся на человека, с которым столь крепко связала ее судьба? Все эти 
годы глубоко в сердце таила она свои чувства и трепетала от страха, понимая, 
что любое проявление их навлечет на нее всеобщее осуждение. Она делала вид, 
будто не замечает страданий Гэндзи, и старалась казаться строгой и неприступной.
 Теперь же, возвращаясь мыслями к прошлому, она поняла, что сохранением тайны 
обязана прежде всего ему, ибо, стараясь не поддаваться искусительным 
стремлениям сердца и неизменно отдавая дань приличиям, он сумел ничем не выдать 
себя, а потому, как ни злы людские языки, ни у кого не возникло ни малейшего 
подозрения. И могла ли она в эти дни не сочувствовать ему и не печалиться? 

Ответ ее был теплее, чем обыкновенно: 

"Увы, и я с каждым днем... 

Дело есть у нее:
Соль из собственных слез добывает
На острове Сосен
Рыбачка, бросая в костер
Хворост жалоб своих" (99, 114).

А Найси-но ками ответила весьма кратко:

"У рыбачки в груди 
Горит пламя, но должно его 
Таить от людей. 
Дым, не имея исхода, 
Того и гляди, задушит".

Но, право, стоит ли снова обо всем этом писать?

Ответ Найси-но ками был вложен в письмо от ее прислужницы, Тюнагон. А уж та 
написала, как безмерна печаль госпожи. Многое в письме показалось Гэндзи 
чрезвычайно трогательным, и он вздыхал, читая и перечитывая его.

В письме госпожи из Западного флигеля сквозила такая нежность, что Гэндзи был 
растроган до слез:

"У моря живущий 
Рукавами черпает воду, 
Но едва ль не влажней 
Рукава у той, что осталась 
Здесь, за грядою волн..."

Присланные одежды были искусно окрашены и прекрасно сшиты. Видя, сколь 
многообразны совершенства госпожи, Гэндзи посетовал на св