ватый ответ",- думает Омёбу, с жалостью и умилением глядя на 
принца. Ей вспоминаются те давние дни, когда сердце Гэндзи сгорало от 
недозволенной страсти; перед ее мысленным взором встает он сам - таким, каким 
был тогда. И он, и ее госпожа могли бы прожить свой век беспечально, но сами же 
навлекли на себя столько страданий. И не она ли, Омёбу, была тому виною?.. Вот 
как ответила она Гэндзи:

"Велико мое горе, и я едва собралась с силами, чтобы написать Вам. Я передала 
принцу Ваши слова, и он так печален, что сердце разрывается от жалости".

Она писала бессвязно, неверной рукой, изобличающей душевное волнение:

"Пусть больно смотреть,
Как цветы опадают, раскрывшись,
Уходящей весне
Вослед я гляжу с надеждой:
Возвращайся в столицу цветов!

Так, пройдет время - и..."

Гонец ушел, а дамы, прислуживающие в Весенних покоях, долго еще шептались о 
чем-то, печально вздыхая.

Ни один человек, хоть однажды видевший Гэндзи, не мог оставаться равнодушным, 
глядя на его омраченное печалью лицо. Тем более велико было горе тех, кто 
ежедневно прислуживал ему. Даже самые ничтожные служанки и уборщицы, о 
существовании которых он и не подозревал, привыкши жить под сенью его 
милостивого покровительства, печалились и плакали тайком. Не видеть его хотя бы 
некоторое время казалось им тяжким испытанием. Да и кого могла радовать мысль о 
скорой разлуке с ним?

С семи лет Гэндзи ни днем, ни ночью не покидал высочайших покоев, а как 
Государь выполнял все его просьбы, вряд ли нашелся бы человек, который хоть раз 
не прибегнул к его посредничеству и был бы теперь вправе не чувствовать себя 
обязанным ему. Среди высшей знати, чиновников Государственного совета и прочих 
важных особ многие были так или иначе облагодетельствованы Гэндзи, а среди 
людей низкого звания таких было еще больше, и вряд ли они забыли об этом, 
однако никто из них не решился выразить Гэндзи свое сочувствие, ибо все знали, 
сколь быстры на расправу нынешние правители. Разумеется, многие жалели его и 
втайне порицали находящихся у власти, но, видно, каждый думал: "Ну, пожертвую я 
своим положением и отправлюсь засвидетельствовать ему почтение - какая ему от 
того польза?"

К человеку, попавшему в немилость, многие начинают относиться с неприкрытой 
враждебностью, и Гэндзи в последнее время имел немало возможностей укрепиться в 
мысли о том, сколь далек от совершенства этот печальный мир.

Весь тот день Гэндзи провел в праздности, беседуя с госпожой, а когда стемнело, 
совсем как обычно, стал собираться в путь. Не желая привлекать к себе внимания, 
он, как подобает страннику, облачился в простое охотничье платье.

- Вот, кажется, и луна появилась! Не выйдете ли проводить меня? Нетрудно себе 
представить, как мне будет недоставать вас, сколько накопится в моей душе 
такого, чем захочется с вами поделиться. Ведь даже когда мы расстаемся на день 
или на два, я не могу избавиться от мучительной тревоги, а теперь...- говорит 
Гэндзи и, приподняв занавеси, просит госпожу подойти ближе.

Она медлит, ибо ее душат рыдания, но потом все же выходит и садится у порога - 
лицо ее, залитое лунным светом, невыразимо прекрасно. "Куда повлечет ее жизнь, 
если, так и не успев вернуться, покину я этот непостоянный мир?" - думает 
Гэндзи. При мысли о будущем сердце его тоскливо сжимается, но, не желая еще 
больше огорчать госпожу, он с нарочитой беспечностью произносит:

- Я клялся когда-то
Быть с тобою рядом всегда,
До последнего часа.
Разве знал я тогда, что жизнь
Тоже может грозить разлукой...

Увы, напрасно...

- Мне жизни не жаль, 
Отдала бы ее без сомнений, 
Когда б этой ценой 
Могла хоть на миг отдалить 
Грозящую нам разлуку.

Искренность ее чувств не вызывала сомнений, и Гэндзи сделалось невыразимо 
грустно. Но приближалось утро, промедление вызвало бы ненужные осложнения, 
поэтому он поспешил уйти.

В пути образ госпожи неотступно стоял перед Гэндзи, с тяжелым сердцем садился 
он в ладью 6. Была пора долгих дней, да и ветер выдался попутный, так что уже в 
стражу Обезьяны изгнанники дости