|
ть.
А в Сума тем временем дул тревожно-тоскливый осенний ветер (121), по ночам
совсем рядом шумели морские волны, о которых Юкихира-тюнагон наверняка сказал
бы: "Нипочем им любые заставы..." (122) Право, вряд ли на свете существовало
место, где осень была бы столь же унылой.
Однажды ночью, когда немногочисленные спутники его спали, Гэндзи долго не мог
уснуть и, "приподняв изголовье" 11, прислушивался к бушующей вокруг непогоде.
Казалось, что волны вот-вот заплещут у самого ложа; он не замечал, что из глаз
его льются слезы, а между тем уже и "изголовье, всплыв, закачалось в волнах..."
(123). Взяв кото, он тронул пальцами струны, но даже в звуках, рожденных его
собственной рукой, послышалось ему что-то жутковатое, и он перестал играть.
- Чудится мне
Чей-то плачущий голос далекий
В плеске волны.
Не оттуда ли дует ветер,
Куда мои думы стремятся? (124) -
произнес он, а приближенные, разбуженные звуками его голоса, восхищенно внимать
стали и, растроганные до слез, поднялись, всхлипывая украдкой.
Что они должны чувствовать теперь? Ради него пустились они в скитания, покинув
родных и близких, с которыми никогда не желали бы расставаться. А он своим
мрачным видом вовлекает их в еще большее уныние... И, постаравшись взять себя в
руки, Гэндзи принялся шутить и ласково беседовать со своими спутниками, дабы
оживить их упавший дух. Спасаясь от скуки, он целыми днями упражнялся в
искусстве письма, подобрав для этой цели разноцветные листки бумаги. На
превосходном китайском шелке писал он картины, и сделанные потом из этого шелка
ширмы вызывали всеобщее восхищение. Бели в столице, слыша рассказы о море и о
горах, Гэндзи сумел составить себе о них вполне определенное представление, то
теперь, увидев их вблизи, вынужден был признать, что воображаемому и в самом
деле далеко до действительного, и спешил запечатлеть на бумаге скалистое
побережье, ставшее его пристанищем.
- Жаль, что нельзя пригласить сюда лучших мастеров наших дней Тиэда или
Цунэнори 12, чтобы они выполнили эти картины в цвете,- сетовали его
приближенные.
Эти четыре или пять человек и помыслить не могли о том, чтобы оставить Гэндзи,
все свои горести забывали они, глядя на прекрасное лицо своего господина, и,
ощущая его дружеское к ним расположение, почитали за великую честь прислуживать
ему.
Однажды в прекрасный вечерний час, когда цветы в саду поражали многообразием и
яркостью красок, Гэндзи вышел на галерею, откуда было видно море. Его
несравненная красота всегда повергала окружающих в благоговейный трепет, а
здесь, в этой глуши, он еще меньше походил на человека, принадлежащего земному
миру. На нем нижнее одеяние из мягкого белого шелка, шаровары из ткани цвета
"астра-сион", небрежно наброшенное поверх всего этого яркое верхнее платье со
свободно завязанным поясом... Вот он начинает неторопливо читать сутру, прежде
назвавшись учеником будды Шакья-Муни...13 Право, в целом мире не найдешь голоса
прекраснее.
Откуда-то с моря доносятся грубые песни рыбаков. Их ладьи кажутся с берега
маленькими морскими птицами, качающимися в волнах, и нельзя не печалиться, на
них глядя. По небу вереницей тянутся дикие гуси, их крики так легко можно
принять за скрип весел... Задумчиво глядя на них, Гэндзи отирает невольные
слезы, и его рука, которой белизна составляет резкую противоположность с
черными четками, поражает такой красотой, что утешаются даже те, кто тоскует по
оставленным в столице женам.
- Эти первые гуси -
Не друзья ли моей любимой?
В небе путь свой верша,
Пролетают они надо мною,
Крича так тоскливо, тревожно...-
произносит Гэндзи, а Ёсикиё добавляет:
- Посмотришь на них:
Вереницей потянутся в памяти
Минувшие годы...
А ведь не были эти гуси
Нам друзьями в те времена...
Затем вступает Мимбу-но таю:
- Родные края
По собственной воле покинув,
Гуси летят...
Прежде думалось, как же они далеко,
По ту сторону туч...
А вот какую песню сложил Укон-но дзо-но куродо:
- Землю свою
Покинув, по небу странствий
Блуждают гуси...
Утешенье у них одно -
Никто не отбился от стаи...
Что будет с тем, кто потеряет друзей? - добавляет он.
Этот человек решился разделить участь Гэндзи, отказавшись последовать за своим
отцом в Хитати, куда тот был назначен правителем, поэтому, несмотря на тоску,
снедавшую его душу, сохранял наружное спокойствие и казался вполне уверенным в
себе.
Но вот на небо во всем великолепии своем выплывает луна. Вспомнив, что сегодня
Пятнадцатая ночь, Гэндзи ощущает внезапный приступ тоски по столице и,
представляя себе, как там тепер
|
|