нько толкнув чуть приоткрытую дверцу кладовой, сквозь 
узкую щель между ширмами пробрался в покои. Наконец-то он смотрел на Государыню,
 и слезы радости текли у него по щекам.

- О, какая мука! Ужели век мой подошел к концу? - говорила она, повернув голову 
в сторону сада, так что Гэндзи мог видеть ее прелестный профиль.

- Хоть плодов извольте отведать! - потчевали ее дамы. Плоды, разложенные на 
крышках13, были весьма соблазнительны, но, даже не взглянув на них, Государыня 
продолжала сидеть неподвижно, видимо погрузившись в размышления о превратностях 
этого безотрадного мира. Никогда еще Гэндзи не находил ее такой прекрасной. Все 
в ней было совершенно: очертания головы, ниспадающие вдоль спины волосы, 
благоуханная нежность лица... И какое удивительное, просто невероятное сходство 
с госпожой из Западного флигеля! Это сходство поразило Гэндзи тем более, что за 
долгие годы разлуки образ Государыни начал понемногу стираться из его памяти. В 
какой-то миг ему показалось даже, что перед ним не Государыня, а госпожа 
Мурасаки: та же горделивая осанка, та же неторопливая грация движений... Да, он 
и в самом деле обрел надежный источник утешения. И все же, будь на то его воля, 
он предпочел бы более зрелую красоту Государыни. Впрочем, не потому ли, что 
слишком долго стремилось к ней его сердце? Так или иначе, она превосходила всех 
женщин, которых он знал.

Не сумев справиться с волнением, Гэндзи украдкой пробрался за полог и потянул 
Государыню за подол. Уловив аромат, в происхождении которого можно было не 
сомневаться, она отшатнулась в ужасе и смятении и ничком упала на ложе. "Ну 
хоть один взгляд!" - обиженно молил Гэндзи, притягивая ее к себе. Выскользнув 
из верхнего платья, Государыня попыталась скрыться, однако волосы ее неожиданно 
оказались зажатыми в руке Гэндзи вместе с платьем, и, сокрушенная мыслью о 
неотвратимости судьбы, она поникла бессильно. Гэндзи, потеряв голову от страсти,
 которую таил в душе своей все эти долгие годы, рыдал, осыпал ее упреками, но, 
содрогаясь от ужаса и возмущения, она даже не отвечала ему.

- Право, я совсем больна. Может быть, мы поговорим как-нибудь в другой раз? - 
просила она, но, не слушая, Гэндзи продолжал уверять ее в своей беспредельной 
любви. И как ни тяготило Государыню его присутствие, кое-что из сказанного им, 
несомненно, нашло отклик в ее сердце.

Государыня явно не желала обременять свою душу новыми прегрешениями: речи ее 
были ласковы и вместе с тем не оставляли Гэндзи ни малейшей надежды. Но скоро и 
эта ночь подошла к концу. Противиться воле Государыни Гэндзи не решался, тем 
более что достоинство, с которым она держалась, внушало ему невольное уважение. 
В конце концов, пытаясь хоть как-то смягчить ее сердце, он взмолился:

- Прошу вас, не отвергайте меня совсем, даже такие встречи будут для меня 
утешением. Поверьте, я никогда не сделаю ничего, что могло бы оскорбить вас.

Самые обыкновенные обстоятельства могут показаться трогательными людям, 
связанным подобными узами, а уж эту ночь никак нельзя было назвать обыкновенной.


Тем временем совсем рассвело, и обе дамы принялись торопить Гэндзи. Видя, что 
Государыня вот-вот лишится чувств, Гэндзи едва не заплакал от жалости.

- О, как бы я хотел уйти из этого мира, - говорил он, и мучительная страсть 
звучала в его голосе, - тогда никто никогда не будет омрачать вашу жизнь 
напоминаниями обо мне. Боюсь только, что это дурно скажется на вашем будущем...

Если и впредь
Будет вот так же трудно
Встречаться с тобой,
Много жизней еще придется
Мне прожить, печалясь, вздыхая...

Но ведь и для вас это станет тяжким бременем... - посетовал он, а она, тихонько 
вздохнув, ответила:

- Пусть много веков
Суждено мне прожить под бременем
Твоих упреков,
Буду знать, что этим обязана
Безрассудству желаний твоих.

Пожалуй, никогда еще Государыня не казалась ему столь пленительной, но, не 
желая больше мучить ни ее, ни себя, Гэндзи поспешил уйти. Нетрудно представить 
себе, в каком смятении были его чувства.

"Что, кроме нового унижения, принесет мне новая встреча? Так пусть хотя бы 
пожалеет о том, что обошлась со мной столь сурово", - подумал он и решил не 
писать Государыне положенного письма.

Затворившись в доме на Второй линии, Гэндзи не бывал ни во Дворце, ни в 
Весенних покоях. Не заботясь о том, что подает таким образом повод к молве, он 
денно и нощно вздыхал и печалился, пеняя на непреклонность Государыни, и в 
конце концов даже занемог