ль дорогой его сердцу, но, увы, по-прежнему 
неприступной особы... (94) Под утро монахи, озаренные сиянием предрассветной 
луны, звенели чашами - наставала пора подносить воду Будде, срывали и пускали 
по воде темные и светлые хризантемы, багряные листья. И хотя не было в их 
привычных трудах ничего значительного, они становились источником утешения в 
этом мире и надежным залогом спасения в грядущем.

"Какую жалкую жизнь вынужден влачить я!" - беспрестанно думал Гэндзи. Монах 
Рисси громко и протяжно произносил слова молитвы: "Возносящих хвалу будде Амиде 
с собою возьмет, не оставив...17" - и Гэндзи невольно позавидовал ему. "Ах, 
отчего..." - вздохнул он, но тут же возник перед его мысленным взором образ 
госпожи из Западного флигеля. Так, видно, не было твердости в его сердце. 
Непривычно долгой была их разлука, и он часто писал к ней.

"Я ныне испытываю себя - достанет ли сил отказаться от мира? Но, увы, тоска не 
рассеивается, и с каждым днем все сильнее печаль одиночества. Многое еще не 
познано, и я задержусь здесь на некоторое время. Как Вы живете без меня?" - 
писал он с восхитительной непринужденностью на бумаге "митиноку".

"Я оставил тебя
В росистом приюте, затерянном
Средь трав полевых.
Открыт тот приют четырем ветрам,
И сердце не знает покоя".

Столь нежное послание растрогало юную госпожу до слез, и, взяв листок белой 
бумаги, она написала ответ:

"Ветра порыв 
Сминает в одно мгновенье
Нежные нити
Паутинок в росистой траве,
На глазах меняющей цвет..."

"Почерк у нее становится все лучше", - думал Гэндзи, любуясь письмом.

Юная госпожа чаще всего обменивалась посланиями с Гэндзи, потому и почерк ее 
напоминал его собственный, только был мягче и женственнее. "Похоже, что мне 
удастся воспитать ее совершенной во всех отношениях", - радовался он.

Поскольку это было так близко - право, что стоило ветру долететь и вернуться, - 
Гэндзи решил отправить письмо и жрице Камо. Вот что он написал госпоже Тюдзё:

"Вряд ли Ваша госпожа знает о том, что, куда б я ни поехал, тоска преследует 
меня..."

А вот и письмо к самой жрице:

"Знаю, что дерзко 
Говорить об этом открыто, 
Но могу ль промолчать? 
Та давняя осень так часто 
Вспоминается мне теперь...

Пытаться "прошедшее нынешним сделать" (95) - не напрасно ли? И все же иногда 
думаю: а вдруг?.." - привычно написал Гэндзи на зеленоватой китайской бумаге, 
затем, прикрепив письмо священными волокнами к ветке дерева сакаки, отправил 
его со всеми приличествующими случаю церемониями.

Ответила госпожа Тюдзё:

"Скучною вереницей тянутся дни... Я часто вспоминаю о прошлом, и мысли мои 
невольно устремляются к Вам, но не напрасно ли?"

Ее письмо было более учтивым и содержательным, чем обычно. На крошечном клочке 
бумаги, перевязанном обрывками священных волокон, рукою жрицы было начертано:

"Не ведаю я,
Что случилось той осенью давней,
Не берусь разгадать,
Почему ты с такой тоскою
Вспоминаешь о ней теперь.

Так, и в ближайших рождениях..."

Почерк ее не отличался особой изысканностью, но был довольно изящен, а в 
скорописи она превосходила многих.

"Наверное, за это время "Утренний лик" расцвел еще пышнее..." - подумал Гэндзи, 
и сердце его затрепетало. Можно было подумать, что даже гнев богов не страшил 
его. "Кажется, это было тоже осенью... - вспомнилось вдруг ему. - Печальная 
обитель на равнине... Как похоже, ну не странно ли?" - думал Гэндзи, обращая к 
богам свои укоризны. Право, подобное легкомыслие достойно сожаления! Трудно 
было постичь, что двигало им: он спокойно оставался в стороне, когда легко мог 
добиться успеха, теперь же его мучило запоздалое раскаяние... Эта черта Гэндзи, 
судя по всему, была известна и жрице, во всяком случае она не пренебрегала его 
редкими письмами, хотя, казалось бы...

Гэндзи к