"10 и сами били в него.

Не имея досуга, Гэндзи лишь иногда, улучив миг, навещал дорогих его сердцу особ,
 но в том заброшенном доме не показывался вовсе. Приближалась к концу осень, 
дочь принца Хитати не смела уже и надеяться, а дни и луны текли, сменяя друг 
друга. Совсем немного осталось до дня Высочайшего посещения, музыкальные 
занятия были в самом разгаре, и вот тут-то в покоях Гэндзи появилась Таю.

- Как поживает ваша госпожа? - спросил ее Гэндзи, которому, несмотря ни на что, 
было искренне жаль девушку.

Рассказав ему о том, как обстоят дела в доме покойного принца Хитати, Таю 
добавила:

- Ваше явное пренебрежение удручает не только ее, но и всех ее домочадцев.

Говоря это, она чуть не плакала.

"Она полагала, что, показав мне свою госпожу издалека, сумеет укрепить меня в 
мысли о ее привлекательности, а на большее не рассчитывала. Я же разрушил ее 
замыслы, и она вправе считать меня бессердечным", - думал Гэндзи. Представив же 
себе печально поникшую фигуру дочери принца, почувствовал себя растроганным. 
"Бедняжка уверена, что я навсегда покинул ее".

- Теперь я совершенно не имею досуга. Увы, не в моей власти... - вздохнул он, 
но тут же улыбнулся: - Я надеюсь, что мне еще удастся обогатить ум вашей 
госпожи знаниями, приличными ее полу, а то она показалась мне довольно 
невежественной особой.

Глядя на его прекрасное юное лицо, Таю не могла не улыбнуться в ответ. "Ах, 
право, было бы только странно, если бы женщины, с ним связанные, не испытывали 
мук ревности. И разве не понятно его стремление во всем потакать своим желаниям,
 ни с кем особенно не считаясь?" - подумала она.

Когда остались позади самые беспокойные дни, Гэндзи стал время от времени 
навещать дочь принца Хитати.

С тех пор как в доме на Второй линии появилась некая юная особа, связанная с 
чудесным цветком мурасаки, он, очарованный ею, отдалился от своих прежних 
возлюбленных и даже на Шестой линии бывал крайне редко. Тем более тяготила его 
обязанность посещать этот заброшенный дом, хотя он жалел и не забывал его 
обитательницу. У него никогда не возникало желания получше разглядеть эту 
стыдливую особу, пока однажды не пришла ему в голову мысль, что, может быть, 
она вовсе не так дурна, как кажется. В самом деле, только осязанием трудно 
что-нибудь распознать. "Вот бы увидеть ее!" - загорелся Гэндзи, но не мог же он 
позволить себе откровенно разглядывать ее при ярком свете? Поэтому однажды 
ночью, когда дамы были одни и чувствовали себя вполне свободно, Гэндзи тайком 
пробрался в дом и стал смотреть сквозь решетку.

Как и следовало ожидать, увидеть госпожу ему не удалось. Обветшавшие переносные 
занавесы, судя по всему, годами стояли на одних и тех же местах, их никогда не 
отодвигали и не переставляли, поэтому Гэндзи так и не сумел удовлетворить 
своего любопытства, и пришлось ему ограничиться созерцанием четырех или пяти 
прислужниц, которые, сидя поодаль, ели что-то крайне непривлекательное и жалкое,
 хотя и поданное на китайском фарфоре изысканно зеленоватого оттенка11. Другие 
сидели в углу, дрожа от холода, их когда-то белые платья были немыслимо 
засалены, а привязанные сзади к поясу грязные платки сибира придавали еще более 
отталкивающий вид их и без того безобразным фигурам. Тем не менее в прическах у 
них, как полагается, торчали гребни12, правда готовые того и гляди выпасть. 
"Я-то думал, что таких можно встретить лишь в Танцевальной палате или в 
Отделении дворцовых прислужниц"13, - недоумевал Гэндзи. Он и представить себе 
не мог, что подобные особы могут входить в свиту благородной девицы.

- Какой холодный выдался год! Впрочем, поживешь с мое - и не такое придется 
испытать, - говорит одна из прислужниц, обливаясь слезами.

- Подумать только, мы могли еще на что-то жаловаться, когда наш господин был с 
нами! В такой нищете, не имея опоры, и то живем как-то... - сетует другая, 
дрожа так, словно вот-вот поднимется в воздух.

Смущенный тем, что невольно подслушал, как поверяют они друг другу свои горести,
 Гэндзи тихонько отошел, потом, словно только что приехав, постучал по решетке.

- Ах, какая радость! - оживились прислужницы. Поярче засветив светильники, они 
подняли решетку и впустили Гэндзи.

Дзидзю на сей раз отсутствовала, эта молодая особа прислуживала еще и жрице 
Камо. Остальные, не отличаясь миловидностью и вид имея весьма провинциальный, 
представляли собой непривычное для Гэндзи окружение.

Снег, о котором дамы только что говорили с таким страхом, действительно пошел, 
и все вокруг покрылось белой пеленой. На небо было страшно взглянуть, бушевал 
ветер, светильники погасли, и некому было их зажечь. Гэндзи вспоминалась та 
ночь, когда злой дух напал на его возлюбленную из дома с цветами "вечерний