мной в дом на Второй линии, - сказал он Укон, но она ответила, 
захлебываясь от рыданий:

- С самого раннего детства я питала к госпоже своей нежную привязанность и ни 
на миг не расставалась с ней, так куда же пойду я теперь, когда она покинула 
меня столь внезапно? Мне придется рассказать остальным прислужницам о том, что 
случилось. И без того тяжело, а они поднимут шум, будут винить меня во всем. О, 
если б я могла стать дымом и последовать за нею!

- Горе ваше понятно, но так уж устроен мир. Разлука не может не печалить, но 
раньше ли, позже ли каждый из нас придет к своему жизненному пределу. Так что 
утешьтесь и доверьтесь мне, - увещевал ее Гэндзи, но тут же признался:

- Ах, ведь и я вряд ли сумею пережить это горе... Воистину, ненадежная опора.

- Ночь близится к рассвету. Пора возвращаться, - напомнил Корэмицу, и Гэндзи с 
сердцем, стесненным от горести, вышел, то и дело оглядываясь.

Дорога была покрыта росою, окрестности тонули в густом утреннем тумане, так и 
казалось - блуждаешь неведомо где. Гэндзи вспоминал, как она лежала, ничуть не 
изменившаяся, прикрытая его алым платьем, тем самым, которым накрывались они и 
в ту, последнюю ночь. "Чем навлек я на себя эту беду?" - размышлял Гэндзи. Он с 
трудом держался в седле, и ехавшему рядом Корэмицу приходилось поддерживать его.
 Около плотины Гэндзи, соскользнув с коня, все-таки упал и, придя в еще более 
мрачное расположение духа, воскликнул:

- Ужели суждено мне остаться здесь и вечно блуждать по этой дороге! Боюсь, что 
не смогу и до дома добраться...

Услыхав эти слова, Корэмицу растерялся: "Мне следовало бы проявить твердость и 
не брать его с собой, невзирая на самые настоятельные просьбы".

Положение и в самом деле было отчаянное. Не зная, что предпринять, Корэмицу 
омыл в реке руки и принялся возносить молитвы богине Каннон, покровительнице 
храма Киёмидзу. В конце концов Гэндзи удалось обрести присутствие духа, и, 
творя про себя молитвы Будде, опираясь на верного Корэмицу, он добрался до дома 
на Второй линии. Встревоженные столь необычно поздним возвращением господина, 
дамы сетовали, вздыхая:

- И что за беда такая! В последнее время господин наш совсем лишился покоя, не 
проходит и ночи, чтобы он не уехал куда-нибудь тайком. Вот и вчера совсем 
измученный вернулся, так для чего надо было снова уезжать?

Что ж, они были правы. Гэндзи слег, и ему становилось все хуже. Прошло дня два 
или три, и стало заметно, что силы его угасают. Слух о том дошел до Дворца, 
всех встревожив безмерно. В разных храмах беспрестанно заказывались молебны, 
невозможно и перечислить все богослужения, очистительные и прочие обряды. 
Несравненная красота Гэндзи приводила людей в трепет, и мог ли кто-нибудь 
остаться равнодушным теперь, когда по Поднебесной разнеслась тревожная весть: 
"Верно, недолго осталось ему жить..."

Несмотря на нездоровье, Гэндзи не забыл Укон и, призвав ее к себе, выделил ей 
покои рядом со своими и ввел в число прислужниц. Корэмицу, как ни тяжело было у 
него на сердце, тоже делал все возможное, дабы помочь ей свыкнуться с новыми 
обязанностями, да и мог ли он не принять в ней участия, ведь она осталась без 
всякой поддержки. Как только болезнь немного отпускала, Гэндзи, призвав к себе 
Укон, давал ей различные поручения, и она весьма быстро освоилась в доме. 
Облаченная в черное платье, эта молодая особа не отличалась миловидностью, но 
совсем уж непривлекательной ее тоже назвать было нельзя.

- Сколь неожиданно кратким оказался наш союз! Вряд ли и я, связанный с нею 
клятвой, задержусь в этом мире надолго. Вы же потеряли свою единственную опору 
и не можете не страдать от одиночества. О, когда б только суждено мне было 
остаться в живых! Я постарался бы облегчить ваше горе своими попечениями, но, 
увы, боюсь, что и я скоро последую за нею. Печально, право, - слабым голосом 
говорил он Укон и тихонько плакал. Глядя на него, она забывала о своем горе - 
ведь госпожу уже не вернешь, - и жалость к Гэндзи сжимала ее сердце.

Обитатели дома на Второй линии, словно почву потеряв под ногами, метались в 
тревоге. Из Дворца стремился сюда нескончаемый поток гонцов. Крайнее 
беспокойство, выказываемое Государем, заставляло Гэндзи напрягать все свои 
душевные силы, дабы превозмочь болезнь. Левый министр, окружив зятя неусыпными 
попечениями, ежедневно приходил наведаться о его здоровье, заказывал 
необходимые в таких случаях молебны - и, как знать, может быть, именно 
благодаря неустанным заботам окружающих тяжкий недуг, снедавший Гэндзи более 
двадцати дней, начал отступать, и скоро всякая опасность