иновала. Как раз в ту 
ночь истекал срок очищения, и Гэндзи, желая избавить Государя от дальнейшего 
беспокойства, перебрался в свои дворцовые покои. Левый министр привез зятя в 
собственной карете, по дороге изрядно утомив его разнообразными наставлениями о 
необходимости воздержаний и прочих предосторожностях. Гэндзи долго еще не мог 
прийти в себя, все казалось ему, что он возродился в ином мире.

К Двадцатому дню Девятой луны Гэндзи вполне оправился, и о перенесенной болезни 
напоминало лишь сильно осунувшееся лицо. Впрочем, худоба придавала ему, пожалуй,
 еще большее очарование.

Целыми днями Гэндзи сидел, вздыхая, и слезы катились по его щекам. Это не 
укрылось от внимания прислуживающих ему дам, и они забеспокоились:

- Уж не злой ли дух овладел господином?

В тихие вечерние часы Гэндзи полюбил, призвав к себе Укон, беседовать с ней.

- И все-таки странно... - говорил он. - Отчего она так таилась? Боялась, как бы 
я не узнал ее имени? Пусть даже она и в самом деле "дитя рыбака", стоило ли 
скрываться от меня? Или она не понимала, сколь велика моя нежность к ней? Ее 
недоверие - вот что обижало меня больше всего.

- Помилуйте, да разве могли у нее быть сколько-нибудь важные причины таиться? 
Просто случая не было, а то госпожа наверняка назвала бы вам свое 
незначительное имя. Сначала она никак не могла опомниться, столь невероятным 
казался ей союз с вами. "Просто не верится, что все это наяву, - говорила она. 
- Он не открывает мне своего имени, но, видно, этого требует его положение..." 
И все же она страдала, думая, что вы просто пренебрегаете ею, - рассказывала 
Укон.

- Как же нелепо, что мы старались превзойти друг друга в скрытности! - 
сокрушался Гэндзи. - У меня вовсе не было намерения скрывать свое имя, просто я 
не привык еще совершать поступки, которые считаются предосудительными. Государь 
неустанно наставляет меня, стараясь укрепить в благонравии, да и высокое 
положение сковывает свободу действий. Любая шутка, случайно слетевшая с моих 
губ, тут же подхватывается молвой, приобретая ложную значительность. Словом, 
живется мне нелегко. А ваша госпожа с первой встречи завладела моей душой, 
какая-то неодолимая сила влекла меня к ней. Во всем, что произошло, видится мне 
предопределение. Эта мысль умиляет и печалит меня, но в ней же - источник 
нестерпимой горечи. Для чего моя любовь к ней была так велика, ежели судьбе 
угодно было связать нас на такой короткий срок? Расскажите же мне о ней все, 
что знаете. Стоит ли скрывать теперь? Через каждые семь дней надобно будет 
писать имена будд28, но для кого? И о ком мне молиться?

- Разве могут быть у меня от вас тайны? Да, до сих пор я молчала, полагая, что 
не пристало мне после кончины госпожи легкомысленно разглашать то, что сама она 
предпочитала держать в тайне, но теперь... - отвечала Укон. - Родители ее рано 
ушли из этого мира. Отец, имея чин тюдзё и Третий ранг, прозывался Самми-но 
тюдзё. Он нежно любил дочь, но, видно, пришлось ему претерпеть немало невзгод, 
связанных с продвижением по службе, и недостало сил влачить эту жалкую жизнь. 
Вскоре после того как его не стало, случай свел ее с господином То-но тюдзё 
(тогда он был еще сёсё). Около трех лет дарил он ее своим вниманием, но вот 
осенью прошлого года из дома Правого министра29 пришло письмо, полное угроз и 
оскорблений, и моя робкая госпожа, потеряв голову от страха, поспешила укрыться 
у своей кормилицы в Западном городе30. Однако жить в столь неприглядном месте 
было ей не под силу, и она решила перебраться куда-нибудь в глухое горное 
селение, а поскольку в нынешнем году это направление оказалось под запретом31, 
временно поселилась в том жалком жилище. Ах, как она страдала, что вы 
обнаружили ее там! Госпожа была очень застенчива и больше всего на свете 
боялась, что кто-нибудь может проникнуть в ее тайные думы. Наверное, поэтому 
она и показалась вам слишком скрытной.

"Да, так и есть", - думал Гэндзи, сопоставляя ее рассказ с историей, когда-то 
услышанной от То-но тюдзё, и с еще большей нежностью вспоминал ушедшую.

- То-но тюдзё сетовал, что никак не может найти дитя, - сказал он. - Значит, в 
самом деле...

- Так, позапрошлой весной у нее родилась девочка, и премилая.

- Где же она теперь? Привезите ее сюда, никого не ставя о том в известность. Я 
был бы счастлив получить прощальный дар от той, чью утрату никогда не перестану 
оплакивать, - просил Гэндзи. - Я понимаю, что следовало бы сообщить обо всем 
То-но тюдзё, но не хочу навлекать на себя необоснованные упреки. Так или иначе, 
коли возьму я это дитя к себе, кто посмеет меня осудить? Постарайтесь же 
придумать какой-нибудь убедительный предлог для кормилицы - ведь есть же у нее 
кормилица? - и привезите девочку сюда.

- А как я была бы этому рада! - отвечала Укон. - Мне невыносима мысль, что 
дочери моей госпожи придется расти в Западном городе. Не нашлось никого, кому 
можно было бы доверить ее воспитание, вот и пришлось отдать кормилице...

Этот тихий вечерний час был исполнен особенного очарования. Трава в саду перед 
домом уже засохла, еле слышно звенели насекомые, а листья на деревьях сверкали 
яркими красками - словом, красиво было, как на картине. Любуясь