до сих пор, остолбенев от ужаса, лишь молча смотрела на свою госпожу, 
разразилась громкими рыданиями.

Гэндзи невольно вспомнилась история с неким министром, которому угрожал злой 
дух из Южного дворца21, и, постаравшись взять себя в руки, он сказал:

- Нет, не может она вот так сразу умереть. О, как ужасны эти рыдания в ночи! 
Замолчите же! - увещевал он Укон, но, видно, происшедшее и для него самого было 
слишком большим потрясением. Призвав сына сторожа, Гэндзи сказал ему:

- Какой-то странный недуг внезапно овладел госпожой, я думаю, уж не злой ли дух 
тому виною? Вели гонцу, чтобы немедленно шел за господином Корэмицу. А если 
встретит некоего почтенного монаха Адзари, пусть и его попросит пожаловать. Да 
скажи, чтоб говорил потише, дабы не услыхала монахиня, она ведь всегда осуждала 
меня за подобные похождения.

Он держался довольно уверенно, но как же тяжело было у него на душе! Он 
чувствовал себя виноватым в смерти госпожи, к тому же в этом доме было так 
жутко.

Ночь близилась к концу. Подул неистовый ветер, громче прежнего зашумели сосны, 
раздался пронзительный крик какой-то неведомой птицы. "Может быть, это те самые 
совы?"22 - невольно подумалось Гэндзи. Мысли одна другой тягостней теснились в 
его голове, помощи же ждать было неоткуда: вокруг не было ни души, даже голоса 
сюда не доносились.

"Для чего выбрал я это глухое место?" - раскаивался он, но, увы... Укон, ничего 
не понимая, не отходила от него ни на шаг и дрожала так, словно и сама готова 
была расстаться с этим миром. Тревожась: "Как бы и она...", Гэндзи крепко 
прижимал ее к себе. Только он один сохранял ясность мысли, но что он мог 
придумать? Огонь тускло мерцал, и в верхней части ширмы, стоявшей на границе 
главных покоев, то здесь, то там, сгущаясь, дрожали тени. Иногда ему чудились 
приближающиеся шаги, пол скрипел словно под чьими-то ногами. "Поскорее бы 
пришел Корэмицу!" - думал Гэндзи. Но поскольку никому не было известно точно, 
где тот ночевал, гонец долго разыскивал его повсюду, а рассвет никак не 
наступал, казалось, прошла уже тысяча ночей (32). Наконец вдалеке раздался крик 
петуха. "А ведь я и сам был недалек от гибели, - думал Гэндзи. - чему в своей 
прошлой жизни обязан я такому несчастью? Уж не возмездие ли это за мое 
легкомыслие, за непозволительные, недостойные помышления? Своим поведением я 
сам подаю повод к молве. Как ни таись, от людей ничего не скроешь, скоро слух о 
происшедшем дойдет до Государя а там и в столице начнут злословить, и стану я 
посмешищем для испорченных юнцов. Кончится тем, что имя мое будет окончательно 
опорочено".

Наконец появился Корэмицу. Обыкновенно готовый в любое время дня и ночи 
исполнять прихоти своего господина, сегодня он, к величайшей досаде Гэндзи, 
оказался далеко и даже на призыв явиться откликнулся с опозданием. Все же 
Гэндзи велел ему войти, но не сразу нашел в себе силы рассказать о том, что 
произошло.

Весть о прибытии Корэмицу заставила Укон вспомнить, с чего все началось, и 
слезы снова покатились у нее по щекам. Гэндзи тоже утратил последний остаток 
сил. До сих пор он один сохранял присутствие духа и поддерживал Укон, но стоило 
появиться Корэмицу, как, словно впервые осознав всю тяжесть утраты, он предался 
горю. Долго плакал Гэндзи, не в силах остановиться. Затем, немного успокоившись,
 сказал:

- Тут у нас приключилось нечто весьма странное. Можно сказать даже, нечто 
невероятное, но, пожалуй, и этого слова недостаточно. Я слышал, что в таких 
чрезвычайных обстоятельствах положено читать сутру, и велел позвать монаха 
Адзари, дабы он совершил все необходимое и принял соответствующие обеты...

- Почтенный вчера удалился в горы. Но сколь все это неожиданно! Возможно, 
какой-то тайный недуг давно уже подтачивал ее?

- Да нет, ничего подобного. - Заплаканное лицо Гэндзи было прелестно и так 
трогательно, что Корэмицу тоже не мог удержаться от слез.

Надобно ли сказывать, что при столь горестном стечении обстоятельств весьма 
полезен человек пожилой, искушенный в житейских делах, а они оба были совсем 
еще молоды. Что они могли придумать? В конце концов Корэмицу сказал:

- Сторожа не стоит в это посвящать. Сам-то он человек верный, но ведь у него 
есть родные, и они могут проговориться. В любом случае вам прежде всего следует 
покинуть этот дом.

- Так, но более укромного места нам не найти.

- И в самом деле. Если вернуться на Пятую линию, дамы, обезумев от горя, начнут 
плакать и стенать, а как соседние дома населены весьма плотно, найдется немало 
местных жителей, готовых нас осудить, и молва об этом происшествии быстро 
распространится. Лучше всего перевезти госпожу в горный монастырь, уж там-то 
никто не обратит на нас внимания. - И, подумав немного, Корэмицу добавил: - 
Одна дама, которую я знал когда-то,