ый скакун,
     ты ночью осенней сквозь тучи
     мчись в далекий дворец,
     чтобы там хоть на миг увидеть
     милый лик, меня покоривший!.."4

     Так плыли мы все дальше и дальше, и вскоре наш корабль пристал к берегу
в гавани Томо, что в краю Бинго.

     Это очень оживленное место,  а  неподалеку  есть там маленький  остров,
именуемый Тайкасима. Здесь живут покинувшие мир девы веселья, выстроив в ряд
хитины-кельи.  Все они  родились в семьях,  погрязших  в грехе, и
сами тоже жили в плену пагубных земных страстей и желаний.

     Нарядившись  в пропитанные благоуханием одежды, мечтали  они о любовных
встречах и,  расчесывая длинные черные волосы, гадали  лишь о  том, чья рука
вновь  спутает  эти пряди  на ложе любви  следующей ночью; с заходом  солнца
ожидали, с кем свяжет их ночь в любовном союзе, а на  рассвете грустили, что
приходится  расставаться... Не  странно  ли,  что  эти женщины отказались от
прежней жизни и затворились на острове?

     - Какие же обряды совершаете  вы по утрам и вечерам? Что  привело вас к
прозрению? - спросила я, и одна из монахинь ответила:

     - Я была хозяйкой всех  этих  дев,  ныне удалившихся от  мира сюда,  на
остров. На  пристани  держала я дом, где обитало много красавиц, и жила тем,
что добывали они своей красотой.  Проезжие  люди заходили  к нам в гости, мы
радовались, когда они  приходили,  а  когда корабль уплывал, грустили... Так
жили мы день за днем. Первым  встречным, совсем незнакомым  людям  клялись в
любви  до гроба; под сенью цветущей  сакуры, в знак вечной  любви, подносили
полную чарку сакэ, меж  тем как в сердце не было ни капли настоящей любви...
Незаметно промчались годы, и вот мне  уже перевалило  за пятьдесят. Не знаю,
видно, такова моя карма, - так, кажется говорится? - только разом очнулась я
от этой  жизни, подобной сновидению,  полному пагубных заблуждений, и решила
навсегда расстаться и с домом своим, и с грешной жизнью. Здесь, на  острове,
каждое  утро хожу я  в горы, собираю цветы  и  подношу их буддам  всех  трех
миров!

     Слушая речь этой женщины, я почти позавидовала ее судьбе. Корабль стоял
у этого острова день-другой, а потом поплыл дальше.

     - Посетите нас снова на  обратном пути!  - говорили  отшельницы, горюя,
что наступает разлука, но я подумала: "Нет, мы расстаемся навеки, больше мне
не суждено побывать здесь..." - и ответила:

     "Если б знать я могла,
     сколько зорь еще встретить придется
     в этом долгом пути!
     Только страннице бесприютной
     жребий свой угадать не под силу..."

     Наконец корабль прибыл  к  острову  Миядзима.  Над безбрежными  волнами
издалека  виднелись храмовые ворота Птичий  Насест; галереи храма,  длиной в
сто восемьдесят кэн5, как будто  поднимаются из  воды;  множество
лодок и судов пристает прямо к этим галереям. Предстояла большая  служба,  и
мне  удалось  полюбоваться разнообразным искусством здешних жриц "найси":  в
двенадцатый день девятой луны, готовясь к предстоящему празднику, жрицы пели
и танцевали на  предназначенном  для представлений  помосте  - так  же,  как
галереи,  помост  устроен  над  водой, пройти  туда можно прямо из храма  по
галереям.  Выступали  восемь  жриц  "найси",  все  в  разноцветных  косодэ с
длинными белыми шлейфами. Музыка  была  обычная,  мне было  отрадно  слышать
знакомую   мелодию   и  видеть   пляску  "Платье  из  перьев",  изображавшую
Ян-гуйфэй6, возлюбленную танского императора Сюань-цзуна.

     А в день праздника  танцовщицы в  синих и красных парчовых одеждах были
прекрасны,   как  бодхисаттвы!  Нарядные   шпильки   в   волосах,  блестящие
позолоченные   головные  уборы  -  точь-в-точь  такой   же  была,  наверное,
Ян-гуйфэй! С наступлением темноты зазвучала  музыка еще громче, мне особенно
запомнилась  мелодия "Осенние  ветры". Когда  же совсем  стемнело,  праздник
окончился,  и люди - их собралось здесь  множество - возвратились  по домам.
Все опустело, остались лишь редкие богомольцы,  решившие провести всю ночь в
молитве.  Из-за  гор  позади  храма  взошла  полная  луна тринадцатой  ночи;
казалось,  она  выплыла  прямо  из  сада, окружавшего  храм.  Волны  прилива
подступили под  самые  галереи,  луна,  сиявшая  на  безоблачном  небосводе,
отражалась в воде, так что невольно брало сомнение - уж не поселилась ли она
на дне  этих  вод?  Меня  вдохновляло сознание, что светлый бог с
душой, чуждой  грешных земных страстей, чистой,  как  это  безбрежное  море,
обитает здесь, в  Ицукусиме, и, так как в облике этого бога явил  себя будда
Амида, я шептала слова молитвы:

     - О ты, сиянием озаряющий мир! Спаси и не отринь все живое, взывающее к
тебе! Укажи и мне путь к спасению!

     "О, если бы в сердце моем не  было греха! Как счастлива  я  была бы!" -
думала я, и против воли душа полнилась нетерпением.

     * * *

     Я не долго оставалась в Ицукусиме и вскоре пустилась в обр