а свете - без счета, много их  и в  столице,  и в
дальних  пределах.  Я  слыхала,  случается  даже,  что,  встречая  паломниц,
смиренно  протягивающих  руку  за подаянием, они склоняют  их  против воли к
неправедному союзу... Не знаю, может быть, мне просто ни разу не встречались
такие люди,  но только  я  всегда стелила  в  изголовье  лишь свой  одинокий
рукав...  Если бы здесь, в столице, нашелся  человек, с которым я  могла  бы
соединить рукава, возможно, мне стало бы  теплее холодной ночью, когда с гор
веет студеный ветер, но такого друга у меня  нет.  Оттого провожу я весенние
дни  под  сенью цветущей сакуры36, а осенью ночую  среди багряной
листвы, в пустынных лугах, где охапка травы служит мне  изголовьем, и горюю,
слыша замирающий звон цикад - ведь их участь так сходна с моей судьбой!

     -  Что же,  возможно, что,  обходя храм за храмом, творя  молитвы, ты и
впрямь  блюла чистоту, оттого ты  и призываешь  богов  в свидетели...  Но  в
столице... Говоря о своей жизни в столице,  о богах ты ничего  не сказала...
Не потому ли, что среди старых твоих знакомцев отыскался человек, к которому
ты вновь возвратилась? - снова стал пытать меня государь.

     - Навряд ли мне суждено еще долго прожить  на свете, но  сейчас мне нет
еще и сорока лет... Не знаю, что будет дальше, но до сегодняшнего дня мне не
встретился такой человек  ни среди старых,  ни  среди  новых друзей.  Если я
сказала  неправду, пусть  понапрасну пропадут все  две тысячи  дней,  что  я
провела за чтением  Лотосовой  сутры, на  которую  единственно уповаю, пусть
пойдут прахом все мои труды  по переписке  сей  святой сутры, пусть приведут
меня после кончины  вместо  райской обители лишь к  Трем сферам зла! Если  я
сказала неправду, пусть не будет мне блаженства в  потустороннем мире, пусть
я буду вечно терпеть  мучения в  аду Безвозвратном, так и не  увидев светлой
зари, когда будда Майтрейя снова сойдет на землю!

     Услышав мои слова, государь долго молчал.

     - Поистине  никогда  не  следует  ничего  решать,  полагаясь  только на
собственное  суждение... -  наконец сказал он. - После смерти твоей матери и
кончины отца я один  был обязан заботиться о тебе.  Но вышло по-другому, мне
казалось - из-за того, что ты по-настоящему меня не любила... Ты же на самом
деле предана мне глубоко! Теперь я вижу, что сам великий бодхисаттва Хатиман
свел нас в тот раз в своем храме, чтобы я  наконец узнал, как сильно ты меня
любишь!

     Меж  тем  луна,  склонившись  к западу, скрылась за краем  гор,  взошло
солнце и засияло ярче с каждой минутой.

     Я поспешила уйти, чтобы не привлекать внимание своей черной одеждой.

     -  Непременно встретимся  снова  в ближайшее время! -  сказал государь;
никогда не забуду звук его голоса, он  будет  раздаваться в моих ушах даже в
потустороннем мире!

     После возвращения государя в  столицу  ко  мне в дом неожиданно  явился
человек,  доставивший мне от него щедрый  подарок. Благодарность переполнила
мое  сердце. Ласковые  слова  государя  и  то  уже  согрели мне  душу,  даже
мимолетное его сострадание  подарило мне радость.  Что же  говорить о  такой
сердечной  заботе? Я не  знала, что делать от счастья. "Давно  уже порвалась
моя связь с  государем, давно не оказывал он  мне никакого внимания,  я уж и
думать  об этом  забыла, но, как видно,  в  его сердце все  еще  сохранилась
жалость ко мне - пожалуй,  так следует назвать это чувство..."  - думала я и
снова перебирала в памяти все, что соединяло нас в прошлом.




СВИТОК ПЯТЫЙ
(1302-1306 гг.)

     Ицукусиму,  храм  в  краю  Аки,  в  давние  времена  посетил  император
Такакура1,  он  прибыл   морем  на  корабле;  меня  манило  такое
странствие,  хотелось пройти по белопенным волнам, и я решила отправиться на
богомолье  в  Ицукусиму.  Как  повелось,  я  села в  лодку  в селении  Тоба,
спустилась вниз по реке Ёдо  и  в устье  пересела на морское судно.  Робость
невольно проникла в сердце, когда вверилась я жилищу на волнах...

     Услышав, как люди на корабле толкуют: "Вот бухта Сума!..", я вспомнила,
как  в древности тосковал здесь  в изгнании тюнагон  Юкихира2,  и
захотелось спросить  хотя бы у  ветерка,  пролетавшего  над заливом:  где же
стояла его одинокая хижина?..

     На ночь судно причалило к  берегу. Было начало девятой луны; в увядших,
побитых  инеем  зарослях  слабо,  прерывисто  звенели  цикады,  а  откуда-то
издалека  долетал к  изголовью неумолчный стук  - то  в  окрестных  селениях
отбивали  ткани  деревянными  колотушками.  Приподняв  голову,   я  невольно
прислушивалась  к  этим  унылым  звукам,  без  слов  передававшим  печальную
прелесть осени.

     Утром, когда я проснулась, мимо проплывали  суда, скрываясь в неведомой
дали, как тот корабль, о котором сложена старинная песня:

     "Я вослед кораблю,
     что за островом в бухте Акаси
     предрассветной порой
     исчезает, туманом сокрытый,
     устремляюсь нынче душою..."3

     Куда плывут они - кто знает?.. Вот оно, грустное очарование плавания по
морям...

     Когда наше судно проплывало мимо бухты Акаси, мне показалось, я впервые
по-настоящему ощутила, что  было на  сердце у блистательного принца  Гэндзи,
когда, тоскуя о столице, он обращался в стихах к луне:

     "Месяц, ча