|
ы в лачуге, хмелем увитой,
ото всех вдалеке -
знаю, трудно порой отказаться
от печального уединенья... -
ласково писал он, а меня по-прежнему не покидала тревога: долго ли
продлится его любовь?
Навещая мой дом,
очарован ты уединеньем -
но доколе, спрошу, будет длиться
любовь?
Я в раздумьях грустных блуждаю
среди трав заглохшего сада...
* * *
В тот же день вечером я узнала, что настоятель опять приехал, но не
решилась пойти к нему, потому что еще днем почувствовала приближение родов.
Когда стемнело, он сам пришел. Я не ждала его, сперва было испугалась, но в
доме не было посторонних, при мне находились только две доверенные служанки,
я позволила ему войти и рассказала о посещении государя минувшей ночью.
- Я знал, что не смогу оставить ребенка при себе... - сказал он, - но
как прискорбно, что тебе тоже придется с ним разлучиться... На свете немало
случаев, когда в сходных обстоятельствах мать все-таки не расстается с
дитятей... Но коль скоро так рассудил государь, стало быть, иного выхода
нет... - сокрушаясь, говорил он.
Дитя родилось одновременно с ударом колокола, возвестившего наступление
утра. Это был мальчик! На кого он похож - еще трудно было понять, но все
равно, это был прелестный ребенок! Настоятель взял его на колени.
- Ты родился на свет, ибо нас соединяли прочные узы еще в былых
воплощениях... - не в силах сдержать слезы, говорил он, как будто обращался
к взрослому человеку. Меж тем ночная мгла рассеялась, наступило утро, и
настоятель ушел, скорбя о разлуке.
Я отдала ребенка, как приказывал государь, а всем сказала, что дитя
оказалось мертворожденным; как мудро предвидел государь, на этом сплетни и
зловредные пересуды сошли на нет. Ребенка забрал у меня один из приближенных
к государю людей, он же отправил все необходимое для дитяти, а мне
оставалось лишь тревожиться, надежно ли погребена эта тайна...
* * *
Я разрешилась от бремени в шестой день одиннадцатой луны; с того дня
настоятель бывал у меня столь часто, что, к моему ужасу, это не могло сойти
незамеченным. Тринадцатого числа он опять навестил меня поздней ночью.
В ту пору весь мир был озабочен войной на острове Кюсю;13 с
позапрошлого года священное древо храма Касуга14 находилось в
столице, но теперь распространился тревожный слух, будто вскоре древо вернут
обратно в Южную столицу, Нару. А тут еще, неизвестно почему, пошло гулять по
свету моровое поветрие; рассказывали, что люди умирают всего через несколько
дней с начала болезни.
- Страх невольно объемлет душу, в особенности когда слышишь о смерти
близких знакомцев... - рассказывал настоятель, и в голосе его звучала
необычная робость. - Я подумал, вдруг я тоже заболею и умру, оттого и пришел
сегодня... Сколько бы раз ни суждено мне было переродиться, только бы
по-прежнему не разлучаться с тобой! Иначе будь то самый распрекрасный трон в
высшей из райских сфер, без тебя мне и там будет одна тоска! И наоборот:
пусть я буду жить в самой убогой, крытой соломой хижине, лишь бы вместе с
тобой - это высшее счастье для меня! - всю ночь, не смыкая глаз, говорил он.
Меж тем наступило утро. Теперь уходить было неудобно, рядом, за той же
оградой жили хозяева, кругом было много глаз; как бы он ни таился, это
только вызвало бы лишнее подозрение, и он решил остаться у меня на весь
день. Я замирала от страха, хотя никто, кроме его мальчика-служки, не знал о
его приходе. Я боялась, не проведают ли о моем госте в доме кормилицы,
сердце в груди тревожно стучало, но настоятель, напротив, казалось, вовсе не
беспокоился, и мне пришлось согласиться. Мы целый день были вместе.
- После нашей скорбной разлуки, и потом, когда ты вдруг исчезла
неизвестно куда, я не находил себе места от тоски, - говорил настоятель. - Я
решил тогда с горя своей рукой переписать Пять главных сутр, и в каждый
список внес по одному иероглифу твоего имени... Это для того, чтобы
исполнилась моя слезная мольба - непременно еще раз родиться на этой земле в
одно время с тобой и снова вступить в любовный союз! О, как я тогда
горевал!.. Я закончил списки, но не отдал их в храм, и это с умыслом - я
хочу вместе с тобой принести эти сутры на алтарь Будды, когда мы вновь
возродимся к жизни! А пока я сдам свитки на хранение морскому царю; там, в
его сокровищнице на Дне морском, они будут храниться вплоть до нашего
возрождения! А если, не ровен час, мне придется превратиться в дым на горе
Бэйман15, я распорядился бросить эти списки в погребальный
кос
|
|