е  было
приказано прислуживать.  Ночью они опять легли рядом  в одном покое. Идти  к
ним в опочивальню мне не хотелось, на  сердце  лежала тяжесть,  но  ведь  от
придворной  службы не  убежишь... Пришлось  с  новой  силой изведать,  сколь
мучительны порядки нашей земной юдоли!

     Утром государь  отбыл;  вместе с  ним в  одной карете уехал и  дайнагон
Сайондзи. Государя Камэяму сопровождал его придворный Киммори. Я тоже хотела
уехать, пояснив, что дала  обет семь дней молиться в храме Колеса Закона, да
и  помимо этого, будучи в  тягости, чувствую нездоровье... Но после  отъезда
государей стало так уныло и тихо, что госпожа Омияин выразила желание, чтобы
я погостила у нее  еще  хотя бы денек, и я осталась. В это время ей принесли
письмо от государыни. Разумеется, я не знала, что там написано.

     - Что такое?! Да  в  своем ли она уме?! - прочитав  письмо, воскликнула
госпожа Омияин.

     - А в чем дело? - спросила я.

     - Я,  дескать, оказываю тебе почести, словно законной супруге государя,
и нарочно  устраиваю разные пиры и забавы,  чтобы все  это видели. Ей,  мол,
остается только завидовать... Пишет: "Конечно, я уже  постарела,  но все же,
полагаю, государь  не собирается меня бросить..." - прочитала госпожа Омияин
и рассмеялась. Она смеялась, мне же  было горько все это слышать, и я уехала
к моей кормилице в ее усадьбу на углу проезда Оомия и Четвертой дороги.

     * * *

     Вскоре я получила письмо  от настоятеля. Он писал, что находится в доме
своего любимого  ученика. Родные мальчика жили  неподалеку, и я  стала тайно
бывать там. Однако чем чаще мы встречались, тем больше о нас судачили  люди;
я  очень испугалась, услышав об этих  сплетнях, но настоятель сказал: "Пусть
меня лишат сана, мне все равно. Поселюсь где-нибудь в глухом горном селении,
в  хижине, сплетенной из сучьев..." - и я  продолжала ходить к нему, хотя  в
душе все время трепетала от страха.

     Меж  тем подошла к концу  десятая луна, мне  нездоровилось больше,  чем
обычно, я грустила, тревожилась, а тем временем государь приказал деду моему
Хебуке  приготовить все необходимое  к предстоящим родам. "Что  меня ждет? -
грызли душу печальные думы. - Моя жизнь подобна недолговечной росе..." Вдруг
как-то раз,  поздней ночью,  послышался  скрип  колес,  подъехала  карета, и
постучали в ворота: "Пожаловала госпожа Кегоку из дворца Томикодзи!" Я очень
удивилась, но, когда ворота открыли и карета въехала во двор, я увидела, что
из плетеного  кузова  вышел  государь, переодетый  так,  чтобы его никто  не
узнал. Я  никак  не ждала его посещения и совсем  растерялась, а он  сказал:
"Мне нужно немедля с тобой поговорить..."

     - Твой  союз с настоятелем перестал быть тайной, -  продолжал он, - все
знают о  нем,  даже  я  не  избежал  наветов...  Нечего  говорить,  как  это
неприятно! Я узнал, что на днях некая  женщина родила, но ребенок ее сегодня
вечером. умер. Я приказал ей и  ее домашним  молчать об  этом, и  они делают
вид, будто  роды  еще не  начались. В  эту семью мы отдадим  твоего будущего
ребенка,  а ты скажешь всем, что  младенец родился мертвым. Тогда злые толки
несколько поутихнут и пересудам придет конец... Мне больно слышать, как люди
бранят тебя, насмехаются... Поэтому я решил так поступить... - Долго говорил
со мной государь, а на рассвете, когда запели птицы, уехал. Мне было отрадно
убедиться,  что  он  искренне заботится обо  мне, - это  напоминало какой-то
старинный роман, - но было  горестно сознавать свой печальный удел  - одного
за  другим  отдавать рожденных  мною  детей в чужие люди. Я была еще  вся во
власти печальных дум, когда мне принесли письмо государя.

     "Не могу забыть нашу вчерашнюю встречу, - писал государь. - Все  вокруг
выглядело так необычно...

     Слишком долго живешь