— Вы находите занятным эти безделушки? — спросил Каупервуд, подойдя к ней и 
став рядом.

— Ах, они чудесны! Особенно вот те, темно-зеленые! И эти бледные, почти белые, 
тоже прелесть! А какие они тяжелые. Эти нефриты были бы очень хороши с 
китайским костюмом. Я всегда мечтала найти какую-нибудь китайскую или японскую 
пьесу для постановки.

— Да, — сказал Каупервуд. — Вот эти серьги очень пошли бы к вашим волосам.

Никогда раньше он не говорил о ее внешности. Стефани подняла на него темные, 
бархатисто-карие глаза, светившиеся мягким матовым блеском, и Каупервуд подумал,
 что они поистине прекрасны; и руки тоже красивы — смуглые, как у малайки.

Больше он не сказал ни слова, но на другой день рассыльный вручил Стефани 
изящную коробочку, в которой она обнаружила нефритовые украшения: серьги, 
браслет и брошь с выгравированными на ней китайскими иероглифами. Стефани была 
вне себя от восторга. Она долго любовалась драгоценностями и прижимала их к 
губам, потом надела серьги, браслет, приколола брошь. Несмотря на свои любовные 
приключения, широкий круг знакомств и постоянное общение с легкомысленным миром 
богемы, Стефани еще плохо знала жизнь и в душе оставалась ребенком — 
взбалмошным, мечтательным, отравленным романтическими бреднями. Подарками ее 
никто не баловал, даже родители. Они покупали ей наряды и сверх этого выдавали 
по шесть долларов в неделю — на мелкие расходы. Запершись в своей комнате, 
Стефани разглядывала красивые побрякушки и с изумлением спрашивала себя — 
неужели она могла понравиться Каупервуду? Может ли такой серьезный деловой 
человек заинтересоваться ею? Она слышала, как ее отец говорил, что Каупервуд 
богатеет не по дням, а по часам. Неужели она и вправду большая актриса, как 
утверждают многие, и на нее начинают обращать внимание серьезные, энергичные, 
преуспевающие дельцы вроде Каупервуда! Стефани слышала о знаменитых актрисах — 
о «божественной» Сарре Бернар и ее возлюбленных, о Рашели, о Нэлл Гвин. Она 
сняла драгоценности и заперла их в черный резной ларец, который был хранилищем 
всех ее безделушек и сердечных тайн.

Стефани не отослала Каупервуду обратно его подарки, из чего тот заключил, что 
она к нему расположена. Он терпеливо ждал, и однажды в контору пришло письмо, 
адресованное: «Фрэнку Алджернону Каупервуду, в собственные руки». Письмо было 
написано очень старательно, четким, аккуратным, мелким, как бисер, почерком.

«Не знаю, как благодарить Вас за Ваш изумительный подарок. Конечно, это могли 
сделать только Вы, хотя у меня и в мыслях не было, что мои слова будут так 
истолкованы. Принимаю Ваш дар с искренней признательностью и буду всегда носить 
его с восторгом. Это очень мило с Вашей стороны.

Стефани Плейто».

Каупервуд внимательно поглядел на почерк, бумагу и еще раз перечитал недлинное 
послание. Для молоденькой девушки написано неглупо, сдержанно и тактично. И у 
нее хватило сообразительности не написать на домашний адрес. Он не тревожил ее 
еще неделю, а в воскресенье вечером столкнулся с ней лицом к лицу у себя в 
гостиной. Эйлин не было дома, и Стефани сидела у окна, делая вид, будто 
дожидается ее возвращения.

— Вы выглядите восхитительно в раме этого окна, — сказал Каупервуд. — Весь этот 
фон очень вам к лицу.

— Вы находите? — Темные глаза смотрели на него задумчиво, мечтательно. Высокое 
окно в тяжелой дубовой раме позади Стефани было позолочено лучами зимнего 
заката.

Стефани тщательно обдумала свой наряд, готовясь к этой встрече. Ее стриженные 
густые черные волосы были, как у маленькой девочки, подхвачены сзади алой 
лентой, завязанной бантиком на макушке, и падали свободными локонами на виски и 
уши. Стройную, гибкую фигурку облекала травянистого цвета блузка и пышная 
черная юбка с красным рюшем на подоле. Тонкие смуглые руки были обнажены по 
локоть, на левом запястье тускло поблескивал нефритовый браслет, подарок 
Каупервуда. Шелковые чулки такого же травянисто-зеленого цвета, как блузка, и, 
невзирая на прохладный день — легкие кокетливые туфельки с бронзовыми пряжками 
завершали ее туалет.

Каупервуд вышел, чтобы снять пальто, и тотчас вернулся в гостиную; на губах его 
играла улыбка.

— Разве миссис Каупервуд нет дома?

— Ваш дворецкий сказал, что она поехала навестить кого-то, и я решила немного 
подождать — может быть, она скоро вернется.

Стефани обратила к нему смуглое улыбающееся лицо, и, встретив взгляд ее 
мечтательных глаз, он внезапно и вполне отчетливо понял, что она и в жизни