самодовольно кичливых, выставляющих напоказ свое богатство.

— О-о! — вскричала Эйлин при виде всех этих сильных, уверенных в себе мужчин, 
красивых женщин, элегантных молодых людей и нарядных девиц, улыбающихся, 
веселых, обменивающихся поклонами, всего этого удивительного и показавшегося ей 
столь романтическим мира. — Я бы хотела жить в Чикаго. По-моему, здесь даже 
лучше, чем в Филадельфии.

При упоминании о городе, где он, несмотря на всю свою изворотливость, потерпел 
крах, Каупервуд крепко стиснул зубы, и его холеные усики, казалось, приобрели 
еще более вызывающий вид. Пара, которой он правил, была поистине бесподобна — 
тонконогие, нервные животные, избалованные и капризные. Каупервуд терпеть не 
мог жалких непородистых кляч. Когда он правил, держась очень прямо, в нем виден 
был знаток и любитель лошадей, и его сосредоточенная энергия как бы 
передавалась животным. Эйлин сидела рядом с ним, тоже выпрямившись, горделивая 
и самодовольная.

— Правда, недурна? — заметила одна из дам, когда коляска Каупервуда поравнялась 
с ее экипажем.

«Что за красотка!» — думали мужчины, и некоторые даже выражали эту мысль вслух.

— Видела ты эту женщину? — восторженно спросил один мальчик-подросток у своей 
сестры.

— Будь покойна, Эйлин, — сказал Каупервуд с той железной решимостью, которая не 
допускает и мысли о поражении, — мы тоже найдем свое место здесь. Верь мне, у 
тебя в Чикаго будет все, что ты пожелаешь, и даже больше того.

Все его существо в эту минуту, казалось, излучало энергию, и она, словно 
электрический ток, передавалась от кончиков его пальцев — через вожжи — лошадям,
 заставляя их бежать все резвее. Кони горячились и фыркали, закидывая головы.

У Эйлин распирало грудь от обуревавших ее желаний, надежд, тщеславия. О, скорей 
бы стать миссис Фрэнк Алджернон Каупервуд, хозяйкой роскошного особняка здесь, 
в Чикаго! Рассылать приглашения, которыми никто не посмеет пренебречь, 
приглашения, равносильные приказу!

«Ах, если бы… — вздохнула она про себя. — Если бы все это уже сбылось… скорей 
бы!»

Так жизнь, возведя человека на вершину благополучия, продолжает и там дразнить 
и мучить его. Впереди всегда остается что-то недосягаемое, вечный соблазн и 
вечная неудовлетворенность.

О жизнь, надежды, юные года!

Мечты крылатые! Все сгинет без следа.



4. «ПИТЕР ЛАФЛИН И Кь»

Компаньон, которого в конце концов подыскал себе Каупервуд в лице опытного 
старого маклера Торговой палаты Питера Лафлина, не оставлял желать ничего 
лучшего. Лафлин, длинный, как жердь, сухопарый старик, большую часть жизни 
провел в Чикаго, куда он явился еще совсем мальчишкой из штата Миссури. Это был 
типичный чикагский маклер старой школы, очень напоминавший лицом покойного 
президента Эндрю Джексона, и такой же долговязый, как Генри Клей, Дэви Крокет и 
«Длинный Джон» Уэнтворт.

Каупервуда с юности почему-то привлекали чудаки, да и они льнули к нему. При 
желании он мог приспособиться к любому человеку, даже если тот отличался 
большими странностями. В пору своих первых паломничеств на Ла-Саль-стрит 
Каупервуд справлялся на бирже о лучших агентах и, желая к ним приглядеться, 
давал им разные мелкие поручения. Таким образом он напал однажды на Питера 
Лафлина, комиссионера по продаже пшеницы и кукурузы. У старика была собственная 
небольшая контора неподалеку от биржи. Он спекулировал зерном и акциями 
восточных железных дорог и выполнял подобные операции по поручениям своих 
клиентов. Лафлин, сметливый, скуповатый американец, предки которого, вероятно, 
были выходцами из Шотландии, обладал всеми типично американскими недостатками: 
он был неотесан, груб, любил сквернословить и жевал табак. Каупервуд с первого 
же взгляда понял, что Лафлин должен быть в курсе дел всех сколько-нибудь видных 
чикагских коммерсантов и что уже по одному этому старик для него находка. Кроме 
того, по всему было видно, что человек он прямодушный, скромный, 
непритязательный, — а эти качества Каупервуд ценил в компаньоне превыше всего.

За последние три года Лафлину раза два сильно не повезло, когда он пытался 
самолично организовать «корнеры»; и на бирже сложилось мнение, что старик 
робеет, проще говоря, стал трусоват. «Вот такой-то мне и нужен!» — решил