стального цвета и соломенную шляпу. Из нагрудного кармана у него, по моде того 
времени, выглядывал аккуратно сложенный шелковый платок с голубой каемкой, на 
ногах блестели новенькие полуботинки.

— Я через несколько дней отплываю в Европу, мистер Каупервуд, — как ни в чем не 
бывало сказал он, — и вот решил до отъезда заглянуть к вам. Может быть, нам 
удастся все-таки договориться. Директорам старых компаний, конечно, 
нежелательно иметь конкурента, а вам, я думаю, вовсе неинтересно вести 
бесполезную тарифную войну, от которой всем один убыток. Как мне помнится, вы 
тогда соглашались поделить контрольный пакет пополам. Вы еще не отказались от 
этой мысли?

— Присаживайтесь, мистер Шрайхарт, присаживайтесь, пожалуйста, — радушно 
предлагал Каупервуд, широким жестом указывая посетителю на кресло возле стола.
 — Рад вас видеть. Конечно, тарифная война мне совершенно ни к чему. Напротив, 
я очень хочу избежать ее, но, как вы сами понимаете, со времени нашего с вами 
разговора многое изменилось. Учредители новой общегородской газовой компании 
вложили свои деньги в дело и стремятся — я бы сказал даже горят желанием — 
развить его и основать настоящее солидное предприятие. Они не сомневаются в 
успехе, и я вполне разделяю их точку зрения. Соглашение между старыми и новыми 
компаниями может быть достигнуто, но уже не на тех условиях, которые я тогда 
готов был принять. За это время была основана новая компания, выпущены акции и 
израсходованы большие деньги. (Каупервуд лгал.) При любом соглашении акции эти 
должны обмениваться на равных началах с остальными. Я считаю слияние компаний 
весьма желательным, но при непременном условии, чтобы все акции — независимо от 
того, сколько новых акций мы будем давать за одну старую, две, три или четыре — 
расценивались по их номинальной стоимости, а не по курсу.

У Шрайхарта вытянулось лицо.

— А вам не кажется, что это многовато? — сказал он мрачно.

— Ну что вы, что вы! — возразил Каупервуд. — Вы ведь знаете, что мы пошли на 
такие затраты не по своей воле (мистер Шрайхарт уловил скрытую в этих словах 
иронию, однако смолчал).

— Согласен, но поскольку ваши акции сейчас вообще ничего не стоят, вы должны 
быть довольны, если их примут по номиналу, а для остальных нужно исходить из 
реального курса.

— Почему же? Виды на будущее у нас превосходные, — отвечал Каупервуд. — Нет, 
тут должен быть соблюден принцип равенства, или мы с вами так ни до чего и не 
договоримся. Но меня интересует другое: какую часть акций нового общества вы 
думаете сохранить в портфеле после того, как удовлетворите претензии старых 
акционеров?

— Как думал и раньше: тридцать — сорок процентов от всего выпуска, — ответил 
Шрайхарт, все еще надеясь что-нибудь выторговать. — Мне кажется, что это 
удалось бы провести!

— А кому эти акции достанутся?

— Учредителям, конечно, — уклончиво ответил Шрайхарт. — Вам… мне.

— А как вы намерены их поделить? Пополам, как предполагалось раньше?

— Я думаю, что это было бы справедливо.

— Нет, меня это уже не устраивает, — резко возразил Каупервуд. — После нашего 
разговора мне пришлось взять на себя некоторые обязательства и заключить сделки,
 которых я тогда не предвидел. Самое меньшее, на что я могу согласиться теперь,
 — это на три четверти остающихся акций.

Шрайхарт гневно выпрямился. Он был возмущен. Какая наглость! Какое неслыханное 
нахальство!

— Это невозможно, мистер Каупервуд, — высокомерно заметил он. — Вы и так хотите 
нам навязать слишком много макулатуры. Акции старых компаний, как вам хорошо 
известно, котируются сейчас по сто пятьдесят — двести десять долларов. Ваши же 
ничего не стоят. А вы хотите за каждую из них получить по две, по три акции, да 
еще сверх того три четверти остатка. Я на такую сделку никогда не пойду. Это 
значило бы разводнить капитал и поставить вас во главе всего дела. Всему, 
знаете, есть границы. Единственное, что я могу еще предложить акционерам старых 
компаний, — это разделить остаток акций пополам. Все равно они не согласятся ни 
на какую комбинацию, которая даст вам контроль над газовыми предприятиями, это 
я вам заранее говорю, хотите — верьте, хотите — нет. Все слишком возмущены и 
слишком злы на вас. Они не уступят, а вы вынуждены будете вести длительную 
борьбу, которая вам очень дорого обойдется. Если у вас имеется какое-нибудь 
благоразумное предложение, я охотно его выслушаю. Иначе боюсь, что наши 
переговоры ни к чему не приведут.