нет, Эддисона загипнотизировали необыкновенные глаза Каупервуда. Несмотря на 
его внешнюю сухость, в Каупервуде было что-то располагающее, и банкир не 
остался к этому нечувствителен; оба они, в сущности, были что называется себе 
на уме

— только филадельфиец обладал умом, дальновидностью и коварством в несравненно 
больших размерах. Эддисон, усердный прихожанин своей церкви и примерный 
гражданин на взгляд местных обывателей, был, попросту говоря, ханжа. Каупервуд 
же всегда брезговал носить такую маску. Каждый из них стремился взять от жизни 
все, что мог, и каждый на свой лад был жесток и беспощаден. Но Эддисон не мог 
тягаться с Каупервудом, ибо им всегда владел страх: он боялся, как бы жизнь не 
выкинула с ним какой-нибудь штуки. Его собеседнику этот страх был неведом. 
Эддисон умеренно занимался благотворительностью, внешне во всем придерживался 
тупой, общепринятой рутины, притворялся, что любит свою жену, которая ему давно 
опостылела, и тайком предавался незаконным утехам. Человек же, сидевший сейчас 
перед ним, не придерживался никаких установленных правил, не делился своими 
мыслями ни с кем, кроме близких ему лиц, которые всецело находились под его 
влиянием, и поступал только так, как ему заблагорассудится.

— Видите ли, мистер Каупервуд, — сказал Эддисон, — мы здесь, в Чикаго, такого 
высокого мнения о наших возможностях, что иной раз боишься сказать то, что 
думаешь, — боишься, как бы тебя не сочли чересчур самонадеянным. Наш город — 
вроде как младший сын в семье, который уверен, что он всех может заткнуть за 
пояс, да не хочет пробовать свои силы до поры до времени. Его нельзя назвать 
красавцем — он угловат, как все подростки, — но мы знаем, что он еще 
выравняется. Каждые полгода этот молодчик вырастает из своих штанов и башмаков, 
из своей шапки и курточки и не может поэтому выглядеть франтом, но под 
неказистой одеждой у него крепкие кости и упругие мускулы, и вы не замедлите 
убедиться в этом, мистер Каупервуд, как только присмотритесь к нему поближе. Вы 
поймете, что внешность большой роли не играет.

Круглые глазки мистера Эддисона сузились, взгляд его на мгновение стал еще 
более колючим. В голосе зазвучали металлические нотки. Каупервуд понял, что 
Эддисон поистине влюблен в свой город: Чикаго был ему дороже всякой любовницы. 
Вокруг глаз банкира побежали лучистые морщинки, рот обмяк, и лицо расплылось в 
улыбке.

— Рад буду поделиться с вами всем, что знаю, — продолжал он. — У меня есть о 
чем порассказать.

Каупервуд поощрительно улыбнулся в ответ. Он стал расспрашивать о развитии 
различных отраслей промышленности, о состоянии торговли и ремесел. Обстановка 
здесь была иная, нежели в Филадельфии. В Чикаго чувствовалось больше широты, 
больше простора. Стремление к росту, к использованию всех местных возможностей 
было типичным для Западных штатов, что уже само по себе нравилось Каупервуду, 
хотя он и не решил, стоит или не стоит принять участие в этой деятельной жизни. 
Но так или иначе, она благоприятствовала его планам. Каупервуду предстояло еще 
избавиться от клейма бывшего арестанта и освободиться от жены и двоих детей; 
только юридически, разумеется, — у него не было намерения бросить их на 
произвол судьбы. Деятельный, молодой и смелый Средний Запад скорее мог простить 
ему ту дерзость, с какою он игнорировал современный кодекс морали и отказывался 
ему подчиняться. «Мои желания — прежде всего» — было девизом Каупервуда, но 
чтобы жить согласно этому девизу, необходимо было преодолевать предрассудки 
других и уметь противостоять им. Каупервуд почувствовал, что сидящий перед ним 
банкир если и не стал воском в его руках, то все же склонен вступить с ним в 
дружеские и весьма полезные для него отношения.

— Ваш город произвел на меня очень благоприятное впечатление, мистер Эддисон, — 
помолчав, сказал Каупервуд, прекрасно сознавая, впрочем, что его слова не 
вполне соответствуют истине; он не был уверен, что у него когда-нибудь хватит 
духу обосноваться среди этих строительных лесов и котлованов. — Я видел его 
лишь из окна вагона, но мне понравилось, что жизнь здесь у вас бьет ключом. 
По-моему, у Чикаго большое будущее.

— Вы, насколько я понимаю, прибыли через форт Уэйн и, следовательно, видели 
худшую часть города, — сказал мистер Эддисон спесиво. — Разрешите мне показать 
вам более благоустроенные кварталы. Кстати, где вы остановились?

— В «Грэнд-Пасифик».

— И долго рассчитываете пробыть в Чикаго?

— Дня два, не больше.

— Позвольте, — мистер Эддисон вынул из кармана часы. — Вы не откажетесь, 
вероятно, познакомиться кое с кем из наиболее влиятельных людей нашего города? 
Мы все обычно завтракаем в клубе «Юнион-Лиг». У нас там свой кабинет. Если вы 
ничего не имеете против, пойдемте со мной. Я собираюсь туда к часу дня, и мы, 
несомненно, застанем там кого-нибудь из наших коммерсантов, крупных 
предпринимателей, судей и адвокатов.