| |
— Я подумаю, — сказала Эйлин. Его пылкая настойчивость заставила ее
насторожиться. — Нет, завтра я не могу, — решила она после минутного
размышления. — Я занята.
— Тогда, может быть, во вторник?
Эйлин вдруг поняла, что ей не следует принимать это слишком всерьез, и ответила
небрежно:
— Во вторник? Чудесно. Только позвоните мне накануне. Мало ли что может
измениться за это время, — и она дружелюбно улыбнулась ему.
В этот вечер Линду не пришлось больше говорить с Эйлин наедине. И только на
прощанье он многозначительно пожал ей руку. Нервная дрожь пробежала по ее телу,
но она поспешила себя успокоить: просто в ней говорит жажда жизни, жажда
расплаты, но она должна хорошенько все обдумать. Хочет ли она, чтобы эти
отношения развивались? Этот вопрос ей надо решить прежде всего. Но как это
часто бывает, обстоятельства пришли ей на помощь, решив за нее, и
подсознательно она уже знала, что ее ждет, когда возвратилась домой в тот вечер
и Тейлор Лорд галантно помог ей выйти из экипажа.
33. МИСТЕР ЛИНД ПРИХОДИТ НА ПОМОЩЬ
Появление такого человека, как предприимчивый Польк Линд, на жизненном пути
Эйлин, да еще в тот момент, когда в ее семейных делах наступил разлад, было
одной из причуд судьбы, которые нельзя объяснить простой случайностью, хотя
истинная природа их никем еще не разгадана. Эйлин в одиночестве печально
размышляла над своей горькой участью, над своими ошибками. И вот появился Польк
Линд — неотразимый, напористый Лотарио из города Чикаго… Среди окружавших Эйлин
мужчин не было никого, — исключая, разумеется, Каупервуда, — кто в такой мере
отвечал бы ее требованиям и вкусам, как обольстительный мистер Линд.
Он и в самом деле был не лишен привлекательности. Сравнительно молодой
— ровесник Эйлин, получивший в свое время если не образование, то воспитание в
одном из наиболее привилегированных американских колледжей, он со вкусом
одевался, со вкусом выбирал друзей и вообще умел жить со вкусом, а по существу
был повесой и распутником. С юных лет он любил азартную игру, много пил, но это
почти не отзывалось на его железном здоровье; поглотив несметное количество
алкоголя, Линд бывал разве что «под хмельком». Немалое место в его жизни
занимала также страсть к женщинам, которую Гиббон назвал «самым приятным из
наших пороков». Упорное, терпеливое, жестокое накопление богатства, которому
посвятил себя его отец, создавая свое гигантское предприятие, интересовало
Полька Линда не больше, чем священные таинства халдеев. Он признавал, впрочем,
что доходное предприятие само по себе — превосходная штука, и любил иногда
думать о грандиозных линдовских заводах, раскинувшихся на огромном пространстве,
мысленно представляя себе бесконечные однообразные ряды кирпичных строений,
высокие дымящиеся трубы, пронзительные заводские гудки. Но принимать какое-либо
участие в унылой рутине управления всей этой машиной — нет уж, увольте!
Для Эйлин наибольшая опасность таилась сейчас в ее непомерном тщеславии и
самолюбии. Трудно было бы найти более тщеславное и вместе с тем сильнее
истосковавшееся по любви существо, чем она. Почему, почему, спрашивала себя
Эйлин, приходится ей вечно сидеть в одиночестве, терзаясь думами о Фрэнке,
изводясь от ревности и тоски, в то время как он порхает где-то, словно мотылек,
и наслаждается всеми радостями жизни? Что мешает ей, пока красота еще не увяла,
подарить ее другим мужчинам, которые сумеют оценить этот дар? Разве такое
возмездие Фрэнку не было бы справедливым? Но Каупервуд был все еще дорог Эйлин;
даже сейчас, даже в мыслях она не могла решиться на измену. Он умел быть так
очарователен, так нежен, когда ему хотелось ее приласкать.
Когда Польк Линд напомнил Эйлин ее обещание встретиться с ним, она сначала
ответила отказом, и на этом все могло бы кончиться, если бы обстоятельства
сложились по-другому. Но случилось так, что именно в это время Эйлин стала чуть
ли не ежедневно получать все новые доказательства неверности Каупервуда, все
новые напоминания о его изменах.
Так, явившись однажды к Хейгенинам, с которыми она старалась поддерживать
дружбу, пока правда не выплыла наружу, Эйлин услышала, что «миссис Хейгенин нет
дома». Вскоре после этого «Пресс», всегда писавшая о Каупервуде в дружественном
тоне, что побуждало Эйлин читать именно эту газету, внезапно резко изменила
свою позицию и разразилась нападками по его адресу. Сначала это были лишь
патетические возгласы по поводу того, что намерения Каупервуда и проводимая, им
политика идут вразрез с интересами города. Но затем появилась передовая, в
которой Каупервуд уже попросту именовался «филадельфийским авантюристом»,
«грабителем», «бессовестным прожектером» и так далее и тому подобное. Эйлин
мгновенно поняла, в чем причина такой перемены, но была слишком погружена в
свое горе, чтобы пускаться в объяснения с Фрэнком. Она чувствовала себя
|
|