вспомнил о Толлифере, — неплохо бы иметь его под рукой, — и тут же отдал 
распоряжение Центральному кредитному обществу о вызове его в Нью-Йорк. Он, 
пожалуй, сумеет отвлечь Эйлин от мыслей о Лорне.

И вот Толлифер, крайне разочарованный тем, что его отзывают в Америку в самый 
разгар веселого путешествия у мыса Нордкап в компании Мэриголд и ее друзей, 
должен был объявить, что неотложные финансовые дела требуют его немедленного 
возвращения в Нью-Йорк. Вернувшись, он сразу окунулся в веселую, рассеянную 
жизнь, стараясь развлечь себя, а заодно и Эйлин, и тут до него дошли слухи о 
Лорне и Каупервуде, которые, естественно, не могли не заинтересовать его. 
Впрочем, хотя Толлифер и завидовал неизменному везению Каупервуда, он всякий 
раз старался преуменьшить, а то и вовсе свести на нет доходившие до него 
сплетни, а главное — оградить своего патрона от каких-либо подозрений со 
стороны Эйлин.

К несчастью, он прибыл слишком поздно, чтобы предупредить неизбежное — в 
светской хронике появилась статейка, которая не замедлила попасть в руки Эйлин. 
Эта статейка вызвала в ней обычную реакцию, подняла со дна души старую горечь, 
накопившуюся за долгие годы жизни с человеком, который так и не избавился от 
своего возмутительного порока. Подумать только — человек с таким положением, 
прославившийся своей предприимчивостью и достижениями, дает повод всякой мелкой 
сошке, которая и в подметки-то ему не годится, порочить и пятнать свою 
репутацию, — а ведь она могла бы быть столь блистательной и незапятнанной!

Одно утешало Эйлин: если ей суждено еще раз пережить подобное унижение, так и 
Беренис Флеминг не избежать его. Эйлин давно уже раздражала эта Беренис, вечно 
стоявшая незримой тенью между нею и Фрэнком. Узнав, что нью-йоркский дом 
Беренис пустует, Эйлин сделала вывод, что Каупервуд, должно быть, забыл и о 
ней: он явно не собирался уезжать из города.

Каупервуд объяснил свое пребывание в Нью-Йорке, между прочим, тем 
обстоятельством, что на пост президента намечался Уильям Дженнингс Брайан, 
который на предстоящих выборах мог одержать победу; этот политический смутьян с 
помощью своих экономических и социальных теорий, шедших несколько вразрез с 
господствующими в капиталистическом мире взглядами на то, как следует 
обращаться с деньгами и как их распределять, думал преодолеть непреодолимую 
пропасть между богачами и бедняками. Поистине панический страх охватил 
торгово-промышленные и финансовые круги Соединенных Штатов: что, если такой 
человек в самом деле станет президентом? Это дало повод Каупервуду сказать 
Эйлин, что он не решается покинуть в такое время страну, поскольку от поражения 
Брайана, которое поставит все на свое место, зависит и его финансовая 
деятельность. Так он писал и Беренис. Однако Беренис очень скоро усомнилась в 
правдивости Каупервуда. Виной тому была Эйлин: она вырезала статейку из 
светской хроники и послала ее на нью-йоркский адрес Беренис, и спустя некоторое 
время статейка была получена в Прайорс-Кове.



42

Из всех мужчин, которых до сих пор встречала на своем пути Беренис, Каупервуд 
был самым сильным, самым ярким, самым преуспевающим. Но сейчас она не думала о 
мужчинах, не думала даже и о Каупервуде с окружающей его атмосферой довольства 
и успеха, — такой необычной, такой красочной оказалась жизнь в Прайорс-Кове. 
Здесь она впервые почувствовала, что проблемы, связанные с ее двусмысленным 
положением в обществе, если и не решены, то во всяком случае могут быть на 
время забыты, и она может предаться влечениям своей до крайности эгоистичной и 
самовлюбленной натуры и сколько угодно играть и позировать.

Жизнь в Прайорс-Кове протекала в приятном уединении и безделье. Утром, после 
долгих часов, проведенных в ванне, а потом у зеркала, Беренис любила 
разглядывать свои наряды и выбирать себе костюм подстать настроению: вот эта 
шляпа придает ей томный вид, а эта лента — игривый, и тогда нужны вот эти 
серьги, этот пояс, эти туфли. Порой она усаживалась перед своим туалетным 
столиком и, опершись локтем о его мраморную в золотистых прожилках доску, 
склоняла голову на руку и подолгу разглядывала в зеркале свои волосы, губы, 
глаза, грудь, плечи. С величайшей тщательностью подбирала она серебро, фарфор, 
скатерти, цветы, неизменно заботясь о том, чтобы и стол выглядел как можно 
эффектнее. И хотя обычно никто, кроме ее матери, экономки миссис Эванс и 
горничной Розы, не любовался плодами ее трудов, она наслаждалась ими прежде 
всего сама. Беренис любила пройтись при луне по маленькому, обнесенному стеною 
садику, куда выходила ее спальня, и помечтать; она вспоминала Каупервуда, и 
нередко ей страстно хотелось поскорее быть с ним. Впрочем, ее утешала мысль, 
что за недолгой разлукой последует тем более радостная и счастливая встреча.

Миссис Картер нередко поражалась столь замкнутому образу жизни, не понимая, 
почему дочь стремится к одиночеству, тогда как светское общество все шире и 
шире распахивает перед нею свои двери. Но вскоре их уединение нарушил лорд 
Стэйн. Это произошло через три недели после отъезда Каупервуда; Стэйн ехал на 
автомобиле из Трегесола в Лондон и по дороге заехал в Прайорс-Ков — будто бы за