Десять дней, которые Эйлин предполагала пробыть в Париже, промелькнули так 
быстро, что она не успела и опомниться. И, сказать по правде, все складывалось 
так, что она сейчас никак не могла вернуться в Лондон. Поддавшись настояниям 
Толлифера, Эйлин отдала себя в руки целой армии специалистов-косметиков и 
модных мастеров, которые должны были не только восстановить ее красоту во всем 
блеске, но и создать для нее подобающую оправу. Разумеется, на это требовалось 
время, но зато какие перспективы, — как знать, быть может это даже приведет к 
полной перемене ее отношений с Каупервудом? Молодость еще не ушла, говорила 
себе Эйлин, и сейчас, когда Каупервуду приходится вести такую трудную борьбу в 
лондонском деловом мире, может быть, ему приятно будет иметь около себя 
близкого человека, даже если он и не питает к ней никаких пылких чувств. Здесь, 
в Англии, где ему нужно создать себе устойчивое общественное положение, для 
него важно иметь возможность устроиться по-домашнему, жить в добром согласии с 
женой, и, так как это в его же интересах, он даже будет доволен этим.

Окрыленная надеждами, Эйлин подолгу просиживала перед зеркалом, мужественно 
переносила голод, строго соблюдая диету, и тщательно выполняла все 
косметические предписания под бдительным руководством Сары Шиммель. Она теперь 
поняла, какое неоценимое преимущество носить платья, сшитые по специальной 
модели, созданной художником. С каждым днем крепла ее уверенность в себе, она 
стала как-то спокойнее, сдержаннее; все мысли ее были устремлены к Каупервуду, 
она жила радостным предвкушением встречи с ним. Как он удивится, увидев ее 
такой, и, кто знает, может быть это будет для него приятный сюрприз.

Она решила остаться в Париже до тех пор, пока не убавит в весе по крайней мере 
двадцать фунтов, — тогда только сможет она облечься в те восхитительные новинки,
 которые создала для нее изобретательная фантазия мосье Ришара. Тогда же она 
попробует сделать новую прическу, которую придумал для нее ее парикмахер. Ах, 
если бы только все это не оказалось напрасным!

Эйлин написала Каупервуду, что она так хорошо проводит время в Париже благодаря 
мистеру Толлиферу, что останется здесь еще недели на три, на месяц. Она 
закончила свое письмо в шутливом тоне: «Первый раз в жизни я прекрасно обхожусь 
без тебя, — обо мне очень заботятся».

Когда Каупервуд прочел эту фразу, его охватило какое-то странное щемящее 
чувство — ведь он сам все это так ловко устроил. Но помогала ему Беренис. В 
сущности, это была ее идея, за которую он с радостью ухватился, потому что это 
была единственная возможность оградить свои отношения с ней. Но какой же 
все-таки надо обладать особенной натурой, чтобы проявить такую дальновидность, 
такой беспощадный цинизм. А что, если это в один прекрасный день обернется 
против него? Ведь он так привязан к Беренис… Ему стало не по себе, и он тут же 
отмахнулся от этой мысли. Мало ли всяких неприятностей видел он на своем веку, 
переживет и это, что волноваться заранее.



36

В результате своего разговора с Каупервудом в отеле «Браун» мистер Джонсон 
решил, что вопрос относительно участия его и лорда Стэйна в предприятии 
Каупервуда можно будет обсудить всесторонне только после того как лорд Стэйн 
сам побеседует с американским миллионером.

— Вы ничем не рискуете, если поговорите с ним, — сказал он Стэйну. — Разумеется,
 мы дадим ему понять, что если мы согласимся войти в его предприятие и поможем 
ему приобрести контроль над центральной кольцевой линией, наша поддержка 
обойдется ему в пятьдесят процентов общей суммы контрольного пакета, какова бы 
ни была эта сумма. А потом нам, может быть, удастся сговориться с кое-какими 
нашими пайщиками из компаний Метрополитен и Районной, чтобы они помогли нам 
как-нибудь дотянуть до пятидесяти одного процента — и таким образом контроль в 
конце концов все-таки останется за нами.

Лорд Стэйн одобрительно кивнул.

— Этим мы закрепим свою позицию, — продолжал Джонсон, — и тогда, что бы ни 
случилось, мы с вами, объединившись, скажем, с Колвеем, Джимсом и, может быть, 
с Дайтоном, будем хозяевами. А Каупервуду уже придется иметь с нами дело на 
паритетных началах как с совладельцами центральной линии.

— Да… это пожалуй, самое разумное, — с невозмутимым видом протянул Стэйн. — Ну 
что ж, я не прочь потолковать с этим американцем. Можете пригласить его ко мне, 
когда найдете это удобным. Только предупредите меня заранее. Во всяком случае 
после разговора с ним картина для нас с вами будет яснее.

Итак, в один погожий июньский день Каупервуд с Джонсоном сели в коляску и 
покатили по ровным лондонским улицам к особняку лорда Стэйна.