10

Эйлин томилась в Нью-йорке и тщетно ломала себе голову, стараясь придумать, как 
бы устроить свою жизнь так, чтобы не пропадать от скуки. Хотя особняк 
Каупервуда — дворец, как его теперь называли, — был одним из самых красивых и 
роскошных домов во всем Нью-Йорке, для Эйлин он был все равно что пустая 
скорлупа, вернее могила — могила ее любви и ее светских успехов.

Теперь-то она хорошо понимала, сколько зла причинила она первой жене Каупервуда 
и его детям. В то время она, конечно, не представляла себе, каково приходилось 
бедной миссис Каупервуд. А вот теперь ей пришлось и самой этого отведать. 
Несмотря на то, что она пожертвовала ради Каупервуда и своими родными, и 
друзьями, и положением в обществе, и репутацией, — жизнь ее с ним разбита, и 
ничем этого не поправишь. Другие женщины, жестокие, безжалостные, отняли у нее 
Фрэнка и держатся за него не потому, что они его любят, а просто из-за его 
богатства, из-за его славы. А его, конечно, прельщает их молодость, красота, 
хотя всего каких-нибудь два-три года тому назад разве они могли бы сравниться с 
ней, с Эйлин! Но все равно — она не отпустит его! Никогда! Ни одна из этих 
женщин не будет называться миссис Фрэнк Алджернон Каупервуд! Она связана с ним 
нерасторжимыми узами любви, брака — и этого у нее никто никогда не отнимет. Он 
никогда не осмелится открыто порвать с ней или возбудить дело о разводе. 
Слишком много она о нем знает, да и другие тоже, и уж во всяком случае она 
позаботится, чтобы все узнали, если только он когда-нибудь сделает попытку 
разойтись с ней. Она не забыла, как он тогда откровенно заявил ей, что любит 
эту хорошенькую девчонку Беренис Флеминг. Где-то она теперь, интересно? Может 
быть, с ним! Но она никогда не будет его женой. Никогда!

Но какое ужасное одиночество! Этот роскошный дом, эти громадные комнаты с 
мраморными полами, лепные потолки, увешанные картинами стены, двери, украшенные 
резьбой! И эти слуги, — как знать, может быть, они только для того и наняты, 
чтобы шпионить за ней. И так день за днем, не знаешь, как убить время, не к 
кому пойти и к себе некого позвать. Обитатели всех этих пышных особняков, 
красующихся по соседству, не изволят даже и замечать ни ее, ни Каупервуда, 
невзирая на все их богатство!

Около нее вертелось несколько поклонников, которых она еле-еле терпела, да 
изредка появлялся кто-нибудь из родственников, в том числе два ее брата, жившие 
в Филадельфии. Это были люди старинного склада, очень религиозные; оба они были 
хорошо обеспечены и занимали видное общественное положение; их жены и дети не 
одобряли поведения Эйлин, поэтому и братья редко навещали ее. Обычно они 
приезжали к обеду или к завтраку и даже случалось иной раз оставались 
переночевать, когда дела задерживали их в Нью-Йорке, но никогда никто из 
домашних не бывал с ними. А затем они снова исчезали надолго. Эйлин отлично 
понимала, как они к ней относятся, и они также хорошо знали, что ей это 
известно.

Никаких сколько-нибудь интересных знакомых у нее не было. От времени до времени 
собиралась какая-нибудь шумная компания — актеры и с ними какие-то распущенные 
молодые люди; они приходили, конечно, главным образом для того, чтобы покутить 
на ее счет, а ухаживать предпочитали за молоденькими девчонками. Да разве могла 
бы она после Каупервуда влюбиться в кого-нибудь из этих ничтожеств, жалких 
искателей приключений? Поддаться минутному влечению — да. После долгих часов 
одиночества и мучительных мыслей, стоит ей выпить несколько бокалов вина, она 
способна броситься в объятья кому угодно, лишь бы забыться, чувствуя себя 
желанной, слушая нежную любовную болтовню. Ах, это одиночество! Старость! 
Пустая жизнь, из которой безвозвратно ушло все, что когда-то ее наполняло и 
красило!

Какая насмешка — этот великолепный дворец, со всеми этими картинными галереями, 
скульптурами, гобеленами. А Каупервуд, ее муж, так редко заглядывает теперь. А 
когда он здесь, как он осторожен и холоден, хотя и разыгрывает перед слугами 
заботливого супруга. А они пресмыкаются перед ним, потому что ведь он здесь 
хозяин, он распоряжается всем и все подчиняются ему. Когда же она, не выдержав, 
пыталась высказать ему свое негодование, он сразу становился таким 
предупредительным, вкрадчивым, так ласково гладил ее по руке и говорил: 
«Послушай, Эйлин! Ты не должна забывать: ты всегда была и будешь миссис Фрэнк 
Каупервуд. А следовательно, ты должна помнить наш уговор». И если она в 
негодовании начинала кричать или выбегала из комнаты, вся в слезах, с 
трясущимися губами, он шел следом за ней и уговаривал так мягко и убедительно, 
что она в конце концов соглашалась на все. А когда ему этого не удавалось 
добиться, он присылал ей цветы, предлагал ей пойти с ним вечером в оперу — и 
против этого она никак не могла устоять, а он пользовался ее слабостью и 
тщеславием. Потому что появляться с ним на людях — это все-таки означало, что 
она, как-никак, его жена, хозяйка его дома.