своей жизни построить эту больницу.

Только одно не учел Каупервуд — механику работы американских судов, — всех, от 
мала до велика, — не учел, как они вершат правосудие или нарушают его, как 
долго американские юристы способны затягивать решение дел в любой судебной 
инстанции.

Первым ударом по состоянию Каупервуда было решение Верховного суда США, 
признавшего каупервудовский концерн — Чикагскую объединенную транспортную 
компанию — недееспособным. Четыре с половиной миллиона долларов, вложенных 
Каупервудом в акции принадлежавшей ему Единой транспортной, были обеспечены 
этим концерном. Теперь нужны были годы судебной волокиты, чтобы установить не 
только стоимость акций, но и их владельца. Это было выше сил и понимания Эйлин, 
и она тотчас отстранилась от обязанностей душеприказчицы, переложив все заботы 
на Джемисона. И вот прошло почти два года, а дело не сдвинулось с мертвой точки.
 Тут началась паника 1907 года, и Джемисон, не поставив в известность ни суд, 
ни Эйлин, ни ее поверенного, передал спорные акции в комиссию по реорганизации 
концерна.

— Продавать эти акции бессмысленно, они теперь ничего не стоят, — объяснял 
Джемисон. — А комиссия по реорганизации, возможно, как-нибудь и ухитрится 
спасти Объединенную транспортную.

Вслед за этим комиссия по реорганизации заложила акции в Среднезападном 
кредитном обществе — банке, заинтересованном в объединении всех чикагских 
железнодорожных компаний в один большой трест. И у всех, естественно, возник 
вопрос:

— Любопытно, сколько заработал на этом Джемисон?

Два года чикагский суд тянул и медлил, прежде чем утвердить завещание 
Каупервуда, а тем временем в Нью-Йорке не делалось ровно ничего, чтобы хоть 
как-то уладить дела. У Общества взаимного страхования жизни имелась закладная 
на двести двадцать пять тысяч долларов на пристройку к картинной галерее в 
особняке Каупервуда на Пятой авеню; по этой закладной накопилось процентов на 
сумму в семнадцать тысяч долларов. Общество обратилось в суд за разрешением 
наложить арест на принадлежащую Каупервуду недвижимость. Адвокаты общества, без 
ведома Эйлин и ее поверенных, договорились с Джемисоном и Фрэнком 
Каупервудом-младшим и продали с аукциона всю пристройку вместе с находившимися 
в ней картинами. Вырученных денег едва хватило на то, чтобы удовлетворить 
претензии страхового общества, оплатить налоги и погасить счета нью-йоркских 
городских властей за воду на сумму около тридцати тысяч долларов. Тогда Эйлин и 
ее адвокаты обратились в чикагский суд по делам о завещательных распоряжениях с 
просьбой отстранить Джемисона от обязанностей душеприказчика.

Эйлин сообщила судье Севирингу:

— С тех пор как умер мой муж — все одни разговоры и никаких денег. Мистер 
Джемисон был очень щедр на словах, обещал золотые горы, но денег я от него 
что-то не видела. Когда я прямо требовала у него денег, он отвечал, что у него 
нет ни доллара. Я не только перестала доверять ему, он даже внушает мне 
подозрение.

Затем Эйлин рассказала суду, как Джемисон без ее ведома передал комиссии по 
реорганизации на четыре с половиной миллиона долларов акций; как продал с 
аукциона за двести семьдесят семь тысяч долларов часть картин покойного, тогда 
как они стоили четыреста тысяч; как он потребовал с нее полторы тысячи долларов 
комиссионных, хотя уже получил свое в качестве душеприказчика, и как он не 
допустил ее поверенного к бухгалтерским книгам, по которым велся учет 
имущественных дел Каупервуда.

— Когда мистер Джемисон предложил мне продать дом и коллекцию картин, — сказала 
в заключение Эйлин, — да еще потребовал, чтобы я заплатила ему шесть процентов 
за сделку, я прямо сказала, что не согласна. А он стал грозить мне, сказал, что 
если я не соглашусь, то вылечу в трубу.

Выслушав Эйлин, судья отложил разбор дела на три недели.

— Вот что получается, когда женщина вмешивается в то, чего не понимает, — 
глубокомысленно заметил по этому поводу Фрэнк Каупервуд-младший.

Пока Эйлин пыталась через чикагский суд по делам о завещательных распоряжениях 
отстранить Джемисона от обязанностей душеприказчика, сам Джемисон, после трех 
лет бездействия, вдруг обратился в суд с ходатайством о выдаче ему документов, 
подтверждающих его права душеприказчика также и в Нью-Йорке. Однако, поскольку 
Эйлин подала на него в суд, следовало сначала выяснить, пригоден ли он вообще 
для этой роли, а потому судья по делам опеки над недееспособными лицами, некто 
Монехэн, отложил рассмотрение дела на две недели, чтобы собрать все данные, по 
которым было бы ясно, следует ли удовлетворить ходатайство Джемисона. В это 
время в Чикаго Джемисон, представ перед судьей Севирингом по обвинению,