— Да, вы в Монте-Карло, со всеми вашими болезнями. Вы вдруг появляетесь в 
Монте-Карло, да еще в такое время года! Не сомневайтесь, эффект будет именно 
тот, какой вам нужен. Достаточно вам появиться в игорной зале и проиграть 
несколько тысяч долларов — и об этом немедленно узнает весь свет. Все заговорят 
о том, что вы в Монте-Карло, что вы играете в рулетку, швыряете деньги без 
счету.

— Ладно! Ладно! — закричал Каупервуд. — Если у меня хватит сил, я поеду. Но 
если ничего путного из этого не выйдет, я привлеку вас к суду за невыполнение 
обещания!

— Идет! — отозвался Джемс.

Три недели провел доктор Джемс в Прайорс-Кове, не спуская глаз со своего 
пациента; наконец и сам Каупервуд почувствовал себя много лучше, и Джемс решил, 
что лечение принесло плоды: больной достаточно оправился, можно пускаться в 
путь.

Однако Беренис, как ни рада она была, что здоровье Каупервуда идет на поправку, 
с тревогой думала о предстоящем путешествии. Да, конечно, слухи о смертельной 
болезни Каупервуда могут повлечь за собой крушение всех его начинаний. Но она 
так любит его, как же ей за него не бояться! А вдруг это путешествие окажется 
вовсе не таким полезным и плодотворным, как считают Фрэнк и доктор Джемс? Но 
Каупервуд убедил ее, что расстраиваться нечего: он чувствует себя лучше, а план 
доктора Джемса — просто идеален.

Они отплыли в конце следующей недели. И, разумеется, лондонская пресса не 
замедлила объявить, что Фрэнк Каупервуд, которого еще недавно считали чуть ли 
не умирающим, по-видимому совсем поправился — он даже позволяет себе 
увеселительную поездку по Европе. Немного позже о Каупервуде стали появляться 
сообщения из Парижа, Будапешта, Карлсбада, Вены и, наконец, из Монте-Карло, 
сказочного Монте-Карло. Эту последнюю новость подхватила вся пресса:



«Несокрушимый Каупервуд, о чьей болезни сообщалось недавно, избрал местом 
своего развлечения и отдыха Монте-Карло».


Однако по возвращении Каупервуда в Лондон репортеры засыпали его весьма 
откровенными вопросами. Один корреспондент спросил напрямик:

— Ходят слухи, что вы серьезно больны, мистер Каупервуд, — скажите, есть ли в 
этом хоть доля истины?

— Видите ли, молодой человек, — ответил Каупервуд, — я слишком много работал и 
мне понадобилось отдохнуть. Мой приятель — врач сопровождал меня во время этого 
путешествия: вот мы с ним и слонялись по Европе.

Он от души расхохотался, когда корреспондент «Уорлд» спросил, правда ли, что он 
завещал свое бесценное собрание картин нью-йоркскому музею искусств.

— Если люди хотят знать, что написано в моем завещании, — сказал он, — им 
придется подождать, пока меня не накроют дерном. Я только надеюсь, что их 
милосердие не уступает их любопытству.

Сидя на широкой лужайке Прайорс-Кова, Беренис и доктор Джемс прочли в газете 
ответы Каупервуда репортерам и не могли сдержать улыбки. И хотя доктор ни на 
минуту не забывал о том, что его ждут в Нью-Йорке дела, дружеское внимание, 
каким окружали его не только Каупервуд, но и Беренис, все больше покоряло его. 
Оба были как нельзя более благодарны ему — ведь он, по-видимому, и в самом деле 
вернул Каупервуду здоровье и силы. И когда Джемсу пришло время уезжать, все 
трое были взволнованы, им не хотелось расставаться.

— У меня не хватает слов, чтобы выразить вам мою благодарность, Джефф, — 
говорил Каупервуд, когда они втроем подошли к трапу парохода, на котором должен 
был отплыть доктор Джемс. — Если я могу что-нибудь для вас сделать, 
приказывайте. Я же хочу только одного: чтобы ничто не нарушило нашей дружбы.

— Никаких вознаграждений, бросьте, Фрэнк, — перебил его Джемс. — Знать вас 
столько лет — это уже награда. Навестите меня как-нибудь в Нью-Йорке. До новой 
встречи!

Он подхватил свой чемодан.

— Что ж, друзья, корабли никого не ждут! — сказал он с улыбкой, еще раз пожал 
руки Беренис и Каупервуду и смешался с толпой, повалившей на пароход.