завершение крупнейшего в своей жизни финансового начинания, чтобы всласть 
понежиться в лучах недавно открытого им светила. Напрасно франты в шелковых 
цилиндрах толпятся у артистических подъездов, — частный автомобиль уносит 
предмет их поклонения к таким радостям и восторгам, о которых мы можем только 
догадываться. Во всех клубах, ресторанах, барах только и разговоров, что об 
этом романе. Чем он может кончиться — предугадать, разумеется, невозможно. 
Несомненно одно: Европу нельзя заставлять ждать до бесконечности.

Пришел, увидел, победил!»


В первую минуту Беренис была не столько шокирована, сколько удивлена. 
Восторженное преклонение Каупервуда, то огромное удовлетворение, которое он как 
будто находил в ее обществе и в своей деятельности, — все это давно усыпило ее 
сомнения: казалось, в ближайшем будущем ей ничто не угрожает. Но, изучая 
фотографию Лорны, она сразу заметила, сколько чувственного огня в этой новой 
фаворитке Каупервуда. Неужели это правда? Неужели он нашел другую — и так 
скоро? Нет, этого она ему ни за что не простит. Каких-нибудь два месяца назад 
он называл ее самой прелестной женщиной на свете и говорил, что ей-то уж меньше 
чем кому-либо следует опасаться мужского непостоянства или соперничества 
женщины. И вот, однако, он все еще в Нью-Йорке, где ничто не удерживает его, 
кроме Лорны. И еще хочет провести ее болтовней о президентских выборах!

Мало-помалу холодная ярость овладела Беренис. Ее голубые глаза стали как 
льдинки. Но в конце концов здравый смысл снова пришел ей на помощь. Разве не в 
ее власти пустить в ход самое острое свое оружие? К ее услугам Тэвисток — он 
хоть и хлыщ, но занимает столь видное положение в свете, что его вместе с 
матерью часто приглашают даже ко двору. Да не только он, есть и другие, — 
откровенно восторженные взгляды многих и многих видных и интересных мужчин в 
этом новом для нее обществе красноречиво говорили: «Выбери меня — я того стою!» 
И, наконец, есть еще Стэйн.

Впрочем, сколько бы Беренис ни злилась на Каупервуда в эти первые минуты, какие 
бы планы ни строила, ей и в голову не приходило предпринять какой-либо 
отчаянный шаг. В конце концов он дорог ей. Они оба успели почувствовать и 
понять, как необходимы они друг другу. Она не знала, как отнестись к этой 
измене, она была поражена, уязвлена, злость так и кипела в ней, но пойти на 
разрыв она не решилась бы. Разве сомнение в том, удастся ли ей удержать его, 
заставить его забыть прежние привычки и влечения, не волновало ее частенько и 
раньше? В глубине души она допускала, была почти уверена, что это ей не удастся.
 В лучшем случае сходство характеров и общность интересов, надеялась она, 
помогут им сохранять если не нежные, то хотя бы выгодные обоим отношения. А 
теперь… Неужели ей придется сознаться себе — и так скоро, — что все рухнуло? 
Нет, не может быть! Не так она представляла себе свое будущее и будущее 
Каупервуда. Ведь до сих пор все было так чудесно…

Она уже написала Каупервуду о приглашении Стэйна и намеревалась дождаться его 
ответа, а пока что не говорить насчет поездки в Трегесол ни «да», ни «нет». Но 
теперь, когда перед ней такое доказательство неверности Каупервуда, — решено: 
как бы она ни сочла нужным вести себя с ним дальше, она примет приглашение его 
светлости и будет всячески поощрять его ухаживания. А там видно будет, как 
поступить. Любопытно, что-то скажет Каупервуд, когда увидит, как увлекся ею 
Стэйн.

Итак, Беренис написала Стэйну, что матушка чувствует себя лучше и ей полезно 
было бы сейчас переменить обстановку, а потому она с радостью принимает его 
вторичное приглашение, полученное всего несколько дней назад.

Что до Каупервуда, она пока не станет больше писать ему. Она отнюдь не 
собирается держать себя со Стэйном так, чтобы вызвать нежелательные разговоры, 
и поездка эта не должна привести к разрыву с Каупервудом. Надо выждать и 
посмотреть, как подействует на него ее молчание.



45

Тем временем в Нью-Йорке Каупервуд все еще предавался своей новой страсти, но в 
глубине его сознания — ни на минуту не давая ему покоя — неотступно маячила 
мысль о Беренис. Как это почти всегда с ним бывало, его чувственные восторги 
длились недолго. В самой его крови было нечто такое, отчего он со временем — 
неизбежно и неожиданно для себя — почему-то терял всякий интерес к предмету 
недавнего увлечения. Однако после знакомства с Беренис он впервые в жизни 
почувствовал, что здесь он будет не победителем, а побежденным, — уверенность, 
от которой он не мог отделаться и которая не на шутку встревожила его, ибо его 
отношения с ней не ограничивались просто физической близостью, а отнимали 
немало душевных сил. В противоположность всем женщинам, каких он знал прежде, 
Беренис вносила в его жизнь не только страсть и радость обладания, но и 
какую-то частицу красоты и творческой мысли.