напоминает окрестности Лондона, ничего подобного вы там не увидите, — я часто 
пользуюсь им, как убежищем, куда можно скрыться от всех и вся.

Беренис сразу почувствовала, что он хочет установить с ней более близкие, 
дружеские отношения. Быть может, самое лучшее — сразу же положить всему конец, 
вот сейчас, не сходя с места, отрезать пути ко всякому дальнейшему сближению. 
Но как обидно, что она должна оттолкнуть от себя человека, который по-видимому, 
так широко смотрит на жизнь, — почти так же, как она сама. И, глядя на шедшего 
рядом Стэйна, Беренис подумала, что он, пожалуй, способен дать волю чувству и 
побороть свои предрассудки, даже если она расскажет ему о своих отношениях с 
Каупервудом. Ведь теперь он связан с Каупервудом делами и, пожалуй, относится к 
нему с достаточным уважением, чтобы уважать и ее.

Но к тому же Стэйн очень нравился ей. Поэтому, чтобы избежать искушения, 
Беренис решила перевести разговор на другую тему и больше в этот вечер не 
возвращаться к Трегесолу. Но на следующий день, когда они встретились рано 
утром за завтраком, — они собирались поехать кататься верхом, — этот разговор 
возобновился. Стэйн сказал, что намерен сбежать в Трегесол — ему хочется 
отдохнуть несколько дней, а главное, спокойно обдумать некоторые серьезные 
финансовые проблемы, требующие его внимания.

— Видите ли, я взял на себя немалый труд, связавшись со строительством 
метрополитена, которое затеял ваш опекун, — признался он. — Быть может, вам 
известно, что мистер Каупервуд разработал очень сложную программу и считает 
нужным заручиться моей помощью. А я пытаюсь решить, смогу ли я быть ему в самом 
деле полезен.

Он умолк, словно выжидая, что она на это скажет. Их лошади спокойно шли бок о 
бок.

Беренис молчала, покачиваясь в седле: она твердо решила не высказывать 
собственных мыслей.

— Хоть мистер Каупервуд и мой опекун, — прервала она, наконец, молчание, — но 
его финансовая деятельность для меня тайна. Меня куда больше интересуют 
чудесные вещи, которые можно приобрести за деньги, чем то, как эти деньги 
добываются.

И по лицу ее скользнула улыбка.

Стэйн на мгновение придержал лошадь и, повернувшись, внимательно посмотрел на 
Беренис.

— Честное слово, мы с вами совершенно одинаково думаем! — воскликнул он. — Я 
часто спрашиваю себя, зачем обременять себя всякими делами, когда так любишь 
красоту. Подчас я даже злюсь на себя за это.

И Беренис мысленно снова сравнила Стэйна со своим энергичным и безжалостным 
возлюбленным. В Каупервуде — финансисте и стяжателе — любовь к искусству и 
красоте существовала лишь в той мере, в какой она не мешала его стремлению к 
власти и богатству. У Стэйна же чувство прекрасного преобладало над всем 
остальным, и в то же время он, как и Каупервуд, был человек незаурядный, к тому 
же богатый. Но при этом у него было и еще одно: титул, знатность, а стало быть, 
такое положение в обществе, какого Каупервуду никогда не добиться. Беренис было 
тем интереснее сравнивать этих людей, что она видела, какое сильное впечатление 
произвела она на Стэйна. Английский аристократ — и Фрэнк Каупервуд, 
американский финансист, магнат городского железнодорожного транспорта!



Проезжая под нависшими ветвями деревьев на своей серой в яблоках лошади, 
Беренис пыталась представить себя в роли леди Стэйн. Возможно, у них даже будет 
сын, и он унаследует графский титул. Но тут — увы! — Беренис вспомнила о своей 
матери — небезызвестной Хэтти Стар из Луисвиля, и о собственных не слишком 
благовидных отношениях с Каупервудом, которые того и гляди могут стать известны,
 и тогда — скандал… Ведь от Эйлин можно ожидать всего, а если еще рассердить 
Каупервуда, бог весть, чем это может кончиться: он так неистощимо изобретателен,
 так мстителен. И ее недавнее волнение рассеялось, как туман при беспощадном 
свете дня. На миг она похолодела, осознав всю сложность своего положения. Но 
тут она услышала слова Стэйна:

— Разрешите сказать вам, что ваш блестящий ум и душевная чуткость не уступают 
вашей красоте.

Это звучало утешительно — и Беренис, несмотря на грустное настроение, весело 
махнула рукой.

— Отчего же? Вы думаете, я неспособна принять то, чего не заслуживаю?

Она интересовала Стэйна все больше и больше, и потому он склонен был думать,