части — северную, западную и южную. Каупервуду вдруг бросилось в глаза, что 
город распланирован несколько необычно и чем-то напоминает Филадельфию. 
Торговая его часть площадью в две или три квадратные мили была расположена на 
стыке трех главных частей города, к югу от основного русла реки, там, где после 
слияния юго-западного и северо-западного рукавов она впадала в озеро. Это был 
большой квартал в центре, но, судя по карте, он весь выгорел. «Чикаго

— сплошное пожарище!» — гласил огромный жирный заголовок во всю ширину листа. 
Затем следовали подробности — страдания тех, кто остался без крова, число 
погибших в огне и число потерявших все свое состояние. Далее обсуждался вопрос 
о том, как отразится пожар на Восточных штатах. Высказывались мнения, что 
страховые общества и промышленники, возможно, окажутся не в силах выдержать 
такие огромные убытки.

— Проклятие! — мрачно буркнул Каупервуд. — Черт меня дернул впутаться в эти 
биржевые дела.

Он вернулся в гостиную и углубился в чтение газет.

Затем, несмотря на ранний час, поехал вместе с отцом в контору. Там его уже 
ждала почта — больше десятка писем с предложением аннулировать те или иные 
сделки или же продать бумаги. Пока он стоя просматривал корреспонденцию, 
мальчик-рассыльный принес еще три письма. Одно из них было от Стинера, 
сообщавшего, что он будет в городе к полудню — раньше ему никак не успеть. 
Каупервуд одновременно почувствовал и страх и облегчение. Ему потребуются 
крупные суммы для погашения ряда задолженностей еще до трех часов. Сейчас 
дорога каждая минута. Необходимо перехватить Стинера на вокзале и переговорить 
с ним раньше всех других. Да, день предстоял тяжелый, хлопотный и напряженный.

К прибытию Каупервуда Третья улица уже кишела банкирами и биржевиками, которых 
привела сюда крайняя острота минуты. Все куда-то спешили, в воздухе 
чувствовалась та наэлектризованность, Которая отличает сборище сотни 
встревоженных людей от людей спокойных и ничем не озабоченных. На бирже 
атмосфера тоже была лихорадочная. Одновременно с ударом гонга зал наполнился 
невообразимым шумом. Еще не отзвучал протяжный, металлический гул, как двести 
человек, составлявших местную биржевую корпорацию, издавая какие-то 
нечленораздельные звуки, ринулись — кто сбывать ценности, кто, напротив, 
перехватывать выгодные в данный момент предложения. Интересы присутствующих 
были так разнообразны, что посторонний наблюдатель не мог бы разобраться, что 
же сейчас выгоднее — продавать или покупать.

Райверс и Таргул получили указание оставаться в самой гуще, а братья Каупервуды 
— Джозеф и Эдвард — сновать вокруг в поисках случая продать акции по более или 
менее сносной цене. «Медведи» упорно сбивали курс, так что все зависело от того,
 постараются ли агенты Молленхауэра, Симпсона и Батлера, а также другие 
биржевики поддержать акции конных железных дорог и сохранят ли эти бумаги 
какую-нибудь ценность. Накануне, расставаясь с Каупервудом, Батлер сказал, что 
они сделают все от них зависящее. Они будут скупать акции до последней 
возможности. Обещать неограниченную поддержку рынка он, конечно, не мог, так же 
как не мог поручиться за Молленхауэра и Симпсона. Да он и не знал, в каком 
состоянии их дела.

Когда возбуждение достигло наивысшего предела, вошел Каупервуд. Он еще в дверях 
стал искать глазами Райверса, но в эту минуту снова прозвучал гонг, и сделки 
прекратились. Вся толпа мгновенно повернулась к балкончику, с которого 
секретарь биржи оглашал поступившие сообщения. И в самом деле, этот маленький 
смуглый человечек лет тридцати восьми, чье тщедушное сложение и бледное, 
типично чиновничье лицо свидетельствовали о методическом, чуждом дерзновенных 
взлетов уме, уже стоял на своем месте, а позади него зияла открытая дверь. В 
правой руке у него белел листок бумаги.

— Американское общество страхования от пожара в Бостоне объявляет о своей 
несостоятельности.

Снова ударил гонг. И в тот же миг разразилась буря, еще более неистовая, чем 
раньше. Если в это сумрачное утро по прошествии какого-нибудь часа с минуты 
открытия биржи уже лопнула одна страховая компания, то что же сулят ближайшие 
четыре-пять часов и последующие дни? Это значило, что чикагские погорельцы уже 
не смогут восстановить свои предприятия. Это значило, что банки уже потребовали 
или сейчас потребуют погашения всех ссуд, связанных с обанкротившейся компанией.
 Выкрики перепуганных «быков», все дешевле предлагавших пакеты по тысяче и по 
пяти тысяч акций железнодорожных компаний — Северной Тихоокеанской, 
Иллинойс-Сентрал, Ридинг, Лейк-Шор и Уобеш, а также акций конных железных дорог 
и облигаций реализованного Каупервудом займа, надрывали сердца всех, кто был 
причастен к этим предприятиям. Каупервуд, воспользовавшись минутой затишья, 
подошел к Артуру Райверсу; но тот тоже ничего не мог ему сказать.

— По-моему, агенты Молленхауэра и Симпсона не слишком усердно поддерживают 
цены! — озабоченно произнес Каупервуд.