Батлер ответил не сразу.

— Немало, — процедил он наконец. — По правде сказать, даже очень много: около 
пятисот тысяч. Если это станет известно, шум поднимется невообразимый.

— Ого! — вырвалось у изумленного Оуэна. — Пятьсот тысяч долларов! Господи ты 
боже мой! Неужели Стинер заграбастал полмиллиона? По совести говоря, я бы не 
поверил, что у него хватит ума на такое дело! Пятьсот тысяч! То-то будет 
скандал, если об этом узнают!

— Ну, ну, обожди малость! — отозвался Батлер, стараясь возможно яснее 
представить себе, как это могло произойти. — Мы не знаем всех подробностей. 
Возможно, что Стинер сначала и не собирался брать так много. Все еще может 
уладиться. Деньги вложены в разные предприятия. Каупервуд еще не банкрот. И 
деньги покуда не пропали. Теперь надо решить, что предпринять для его спасения. 
Если он говорит правду — а до сих пор еще не было случая, чтоб он солгал, — он 
может вывернуться, лишь бы акции городских железных дорог завтра утром не 
полетели вверх тормашками. Я сейчас повидаюсь с Молленхауэром и Симпсоном. Они 
тоже заинтересованы в этих бумагах. Каупервуд просил меня поговорить с ними; 
может, мне удастся воздействовать на банки, чтобы те поддержали рынок. Он 
думает, что мы укрепим свои активы, если завтра на бирже начнем скупать эти 
акции для поддержания курса.

Оуэн быстро перебирал в уме все, что ему было известно о Каупервуде. По его 
мнению, Каупервуда следовало основательно проучить. Все это его затея, а не 
Стинера, тут Оуэн не сомневался. Его удивляло только, что отец сам этого не 
видит и не возмущается Каупервудом.

— Вот что я тебе скажу, отец, — помолчав, произнес он несколько театральным 
тоном. — Каупервуд накупил акций на взятые у Стинера деньги и сел в лужу. Не 
случись пожара, это сошло бы ему с рук, но сейчас он еще хочет, чтобы ты, 
Молленхауэр, Симпсон и другие вытаскивали его. Он славный малый, и я неплохо 
отношусь к нему, но с твоей стороны будет безумием действовать по его указке. 
Он и без того захватил в свои руки больше, чем следовало. На днях я слышал, что 
линия Фронт-стрит и большая часть линии Грин и Коутс принадлежат ему, да еще он 
совместно со Стинером является владельцем линии Семнадцатой и Девятнадцатой 
улиц. Но я не поверил и все собирался спросить тебя, так ли это. Я подозреваю, 
что Каупервуд в том и другом случае припрятал для себя контрольный пакет акций. 
Стинер только пешка; Каупервуд вертит им как угодно.

Глаза Оуэна зажглись алчностью и неприязнью. Каупервуд должен понести примерное 
наказание: надо продать с молотка его предприятие, а его самого изгнать из 
акционеров конных железных дорог. Оуэн давно жаждал занять в этом деле ведущее 
положение.

— Видишь ли, — глухо отвечал Батлер, — я всегда полагал, что этот молодой 
человек умен, но что он такой пройдоха, я не думал. Все разыграл как по нотам. 
Да и ты, я вижу, тоже не из простачков, а? Ну, надо хорошенько все взвесить, и, 
может, мы еще это дело уладим. Здесь есть одно очень существенное 
обстоятельство. Мы прежде всего должны помнить о республиканской партии. Наш 
успех, как тебе известно, неразрывно связан с ее успехом. — Он замолчал и 
посмотрел на сына. — Если Каупервуд обанкротится и деньги не будут возвращены в 
кассу… — Старик внезапно оборвал начатую фразу. — В этой истории меня беспокоит 
только Стинер и городское казначейство. Если мы ничего не предпримем, то 
республиканской партии туго придется осенью на выборах, а заодно могут полететь 
и некоторые наши подряды. Не забывай о том, что в ноябре выборы! Я все думаю, 
брать у него или не брать эти сто тысяч долларов? Утром мне понадобится немало 
денег, чтобы покрыть задолженность.

Курьезная психологическая подробность: только сейчас Батлер начал по-настоящему 
уяснять себе всю трудность положения. В присутствии Каупервуда, который 
красноречиво излагал ему свои нужды, он до такой степени поддался воздействию 
его личности и своего расположения к нему, что даже толком не разобрался в том, 
насколько эта история затрагивает его собственные интересы. И только теперь, на 
свежем вечернем воздухе, беседуя с Оуэном, лелеявшим собственные честолюбивые 
замыслы и нимало не склонным щадить Каупервуда, Батлер начал трезво смотреть на 
вещи, и вся история предстала перед ним в более или менее правильном освещении. 
Ему пришлось согласиться, что Каупервуд серьезно скомпрометировал 
республиканскую партию и поставил под угрозу городское казначейство, а попутно 
и его, Батлера, личные интересы. И все же старик питал к нему симпатию и не 
намеревался бросить его на произвол судьбы. Сейчас он ехал к Молленхауэру и 
Симпсону, чтобы спасать Каупервуда, — правда, заодно еще и республиканскую 
партию и свои собственные дела. Но все же какой срам! Он сердился и возмущался. 
Что за прохвост этот молодой человек! Кто бы мог подумать, что он пустится в 
такие авантюры. Тем не менее Батлер и сейчас не утратил расположения к нему; он 
чувствовал, что должен предпринять какие-то шаги для спасения Каупервуда, если 
только его еще можно спасти. Не исключено даже, что он исполнит его просьбу и, 
если и другие тоже отнесутся к нему с сочувствием, до последней минуты не 
тронет своего стотысячного вклада.