Каупервуд улыбнулся своей непроницаемой улыбкой. Сколько всяких ходов и выходов 
в этом финансовом мире! Целый лабиринт подземных течений! Немного прозорливости,
 немного сметки, немного удачи — время и случай, — вот что по большей части 
решает дело. Взять хотя бы его самого: стоило ему ощутить честолюбивое желание 
сделать карьеру, только желание, ничего больше — и вот у него уже установлена 
связь с казначеем штата и с губернатором. Они будут самолично разбирать его 
дело, потому что он этого потребовал. Другие дельцы, повлиятельнее его, имели 
точно такое же право на долю в займе, но они не сумели этим правом 
воспользоваться. Смелость, инициатива, предприимчивость — как много они значат, 
да еще везенье вдобавок.

Уходя, Фрэнк думал о том, как удивятся «Кук и Кь». «Дрексель и Кь», узнав, что 
он выступил в качестве их конкурента. Дома он поднялся на второй этаж, в 
маленькую комнату рядом со спальней, которую он приспособил под кабинет, там 
стояли письменный стол, несгораемый шкаф и кожаное кресло, и стал проверять 
свои ресурсы. Ему нужно было многое обдумать и взвесить. Он снова пересмотрел 
список лиц, с которыми уже договорился и на чью подписку мог смело рассчитывать.
 Проблема размещения облигаций на миллион долларов его не беспокоила; по его 
расчетам, он должен был заработать два процента с общей суммы, то есть двадцать 
тысяч долларов. Если дело выгорит, он решил купить особняк на Джирард-авеню, 
неподалеку от Батлеров, а может быть, еще лучше — приобрести участок и начать 
строиться. Деньги на постройку он раздобудет, заложив участок и дом. У отца 
дела идут весьма недурно. Возможно, и он захочет строиться рядом, тогда они 
будут жить бок о бок. Контора должна была дать в этом году, независимо от 
операции с займом, тысяч десять. Вложения Фрэнка в конку, достигавшие суммы в 
пятьдесят тысяч долларов, приносили шесть процентов годовых. Имущество жены, 
заключавшееся в их нынешнем доме, облигациях государственных займов и 
недвижимости в западной части Филадельфии, составляло еще сорок тысяч. Он был 
богатым человеком, но рассчитывал вскоре стать гораздо богаче. Теперь надо 
только действовать разумно и хладнокровно. Если операция с займом пройдет 
успешно, он сможет повторить ее, и даже в более крупном масштабе, ведь это не 
последний выпуск. Посидев еще немного, он погасил свет и ушел к жене, которая 
уже спала. Няня с детьми занимала комнату по другую сторону лестницы.

— Ну вот, Лилиан, — сказал он, когда она, проснувшись, повернулась к нему, — 
мне кажется, что дело с займом, о котором я тебе рассказывал, теперь на мази. 
Один миллион для размещения я, видимо, получу. Это принесет двадцать тысяч 
прибыли. Если все пройдет успешно, мы выстроим себе дом на Джирард-авеню. Со 
временем она станет одной из лучших улиц. Колледж — прекрасное соседство.

— Это будет замечательно, Фрэнк! — сказала она и погладила его руку, когда он 
присел на край кровати. Но в тоне ее слышалось легкое сомнение.

— Нам нужно быть повнимательнее к Батлерам. Он очень мило со мной обошелся и, 
конечно, будет нам полезен и впредь. Он приглашал нас с тобой как-нибудь зайти 
к ним, не следует пренебрегать этим приглашением. Будь поласковее с его женой. 
Он может при желании очень многое для меня сделать. У него, между прочим, две 
дочери. Надо будет пригласить их к нам всей семьей.

— Мы устроим для них обед, — с готовностью откликнулась Лилиан. — Я на днях 
заеду к миссис Батлер и предложу ей покататься со мной.

Лилиан уже успела узнать, что Батлеры — во всяком случае младшее поколение — 
любят показной шик, что они весьма чувствительны к разговорам о своем 
происхождении и что деньги, по их понятиям, искупают решительно все недостатки.

— Старик Батлер — человек весьма респектабельный, — заметил как-то Каупервуд, — 
но миссис Батлер… да и она, собственно, ничего, но уж очень простовата. Впрочем,
 это женщина добрая и сердечная.

Фрэнк просил еще жену полюбезней обходиться с Эйлин и Норой, так как отец и 
мать Батлеры пуще всего гордятся своими дочерьми.

Лилиан в ту пору было тридцать два года, Фрэнку — двадцать семь. Рождение двух 
детей и заботы о них до некоторой степени изменили ее внешность. Она утратила 
прежнее обольстительное изящество и стала несколько сухопарой. Лицо ее с 
ввалившимися щеками напоминало лица женщин с картин Россетти и Берн-Джонса 
[Note11 - Россетти Данте Габриель (1828-1882) и Берн-Джонс Эдуард (1833-1898) — 
английские художники, принадлежавшие к декадентской школе прерафаэлитов, 
стремившейся возродить средневековую мистику]. Здоровье было подорвано: уход за 
двумя детьми и обнаружившиеся в последнее время признаки катара желудка отняли 
у нее много сил. Нервная система ее расстроилась, и временами она страдала 
приступами меланхолии. Каупервуд все это замечал. Он старался быть с ней 
по-прежнему ласковым и внимательным, но, обладая умом утилитарным и 
практическим, не мог не понимать, что рано или поздно у него на руках окажется 
больная жена. Сочувствие и привязанность, конечно, великое дело, но страсть и 
влечение должны сохраняться, — слишком уж горька бывает их утрата. Теперь Фрэнк 
часто засматривался на молодых девушек, жизнерадостных и пышущих здоровьем. 
Разумеется, похвально, благоразумно и выгодно блюсти добродетель, согласно