железные дороги, разрабатывали рудники, создавали коммерческие предприятия и 
гигантские фабрики. Правда, они прибегали к услугам маклеров для биржевых 
операций, но все — и купля и продажа — могло быть и было только побочным 
явлением, — основой оставались рудники, железные дороги, урожаи, мельницы и т.п.
 Все остальное, что не было обыкновенной продажей с целью скорейшего получения 
наличного капитала или обыкновенной покупкой с целью вложения средств, 
оказывалось просто неприкрашенной азартной игрой, а те, кто этим занимался, — 
игроками. И сам он, Фрэнк, всего-навсего агент игрока. Сейчас он еще не 
огорчался этим, но загадки более не существовало, он знал, кто он такой. Как и 
раньше, когда он работал у «Уотермена и Кь», он любил мысленно классифицировать 
своих собратьев по профессии: одни оказывались слабовольными, другие глупыми, 
третьи умными, четвертые неповоротливыми, но все — мелкие душонки, 
неполноценные люди, ибо они были агентами, орудием в чужих руках или азартными 
игроками. Настоящий человек никогда не станет ни агентом, ни покорным 
исполнителем чужой воли, ни игроком, ведущим игру, все равно в своих или в 
чужих интересах; нет, люди этого сорта должны обслуживать его, Фрэнка. 
Настоящий человек — финансист — не может быть орудием в руках другого. Он сам 
пользуется таковым. Он создает. Он руководит.

Ясно, исчерпывающе ясно Каупервуд понял все это в девятнадцать или в двадцать 
лет, но в ту пору он еще не созрел для того, чтобы сделать из своего знания 
практические выводы. Тем не менее он твердо верил: настанет и его час.



7

Меж тем, как это ни странно, увлечение Фрэнка женой мистера Сэмпла втайне 
продолжало расти. Однажды, получив приглашение посетить их дом, он откликнулся 
на это с большим удовольствием. Сэмплы жили неподалеку от Каупервудов, на 
Фронт-стрит. Летом их особнячок утопал в зелени. С маленькой веранды на южной 
стороне открывался очаровательный вид на реку; все окна и двери в верхней своей 
части были украшены полукружьями из мелких стекол. Внутреннее убранство дома 
было далеко не таким, каким хотелось бы его видеть Фрэнку. Ни малейшей 
утонченности, хотя мебель новая и добротная. Картины… ну что ж, картины как 
картины. Книги и вовсе не заслуживали упоминания — Библия, два-три модных 
романа, несколько более или менее солидных альманахов и куча устарелого 
книжного хлама, доставшегося Сэмплам по наследству. Фарфор был превосходный, 
нежного рисунка. Ковры и обои неприятно кричащих тонов. Зато хороша была сама 
Лилиан: какую бы позу ни приняла эта женщина, она оставалась неизменно 
прекрасной.

Детей у них не было, но не по вине миссис Сэмпл, — ей очень хотелось ребенка. 
Она мало встречалась с людьми, если не считать девических лет, когда ее 
родителей порою навещали родственники и кое-кто из соседей. Двое братьев и 
сестра Лилиан тоже жили в Филадельфии и уже успели обзавестись семьями. Они 
считали, что Лилиан сделала прекрасную партию.

Она никогда не была пылко влюблена в мистера Сэмпла, хотя охотно вышла за него. 
Сэмпл отнюдь не принадлежал к людям, способным пробудить сильную страсть в 
женщине. Отличительными его чертами были практичность и педантичная 
аккуратность. Обувной магазин у него был хороший, с большим ассортиментом 
модного товара, помещение светлое и очень чистое. На мистера Сэмпла иногда 
нападала разговорчивость, и тогда он долго толковал об обувном производстве, 
новых колодках и моделях. В торговый обиход тогда только начинала входить 
готовая обувь — частично уже и машинной выработки; у мистера Сэмпла всегда 
имелся запас такой обуви, но он не отказывался и от услуг сапожников-кустарей, 
которые шили на заказ по мерке.

Миссис Сэмпл любила иногда немного почитать, но чаще сидела, словно погруженная 
в раздумье, что, впрочем, отнюдь не объяснялось ее глубокомыслием. Зато она при 
этом блистала той редкой красотой, которая делала ее похожей на античную статую 
или на участницу греческого хора. Без сомнения, такой именно она и 
представлялась Каупервуду, ибо он с самого начала не в силах был отвести от нее 
взора. Миссис Сэмпл замечала его восхищенные взгляды, но не придавала им 
особого значения. Привыкшая уважать условности и уверенная, что судьба ее 
навсегда связана с судьбою мужа, она наслаждалась тихим и безмятежным 
существованием.

В первое время, когда Фрэнк стал бывать у них, она не знала, о чем с ним 
говорить. Лилиан приветливо встречала гостя, но бремя беседы всецело ложилось 
на мужа. Каупервуд то и дело взглядывал на миссис Сэмпл, следя за выражением ее 
лица, и будь она чуть-чуть подогадливее, она поняла бы, что за этим кроется. К 
счастью, она была недогадлива. Мистер Сэмпл любезно беседовал с гостем, 
во-первых, потому, что молодой Каупервуд заметно выдвигался в финансовом мире, 
был учтив и вкрадчив, а во-вторых, потому, что мистер Сэмпл был не прочь 
приумножить свое состояние, а Фрэнк в его глазах олицетворял финансовый успех. 
Однажды весенним вечером они все трое сидели на веранде и болтали — так, о 
пустяках — о негритянском вопросе, о конке, о только что разразившейся 
финансовой панике (это было в 1857 году) и о быстром развитии Запада. Мистер