остальных членов семьи, то им лучше подождать, пока он выйдет на волю или уж 
станет настоящим арестантом. Он хотел было написать Эйлин и предупредить ее, 
чтобы она ничего не предпринимала, но шериф подал знак, и Каупервуд спокойно 
последовал за ним. Сопровождаемый Стеджером и отцом, он поднялся наверх, в свое 
новое жилище.

Это была комната размером в пятнадцать на двадцать футов, с белыми стенами и 
относительно высоким потолком. Здесь стояла желтая деревянная кровать с высокой 
спинкой, такой же желтый комод, небольшой стол «под вишневое дерево», три 
неказистых стула с плетеными сиденьями и резными спинками (тоже отделанные «под 
вишню»), деревянный умывальник в тон кровати и на нем — кувшин, таз, открытая 
мыльница и маленькая в розовых цветочках дешевая кружка для чистки зубов и для 
бритья, выделявшаяся среди других сравнительно добротных вещей и стоившая, 
должно быть, не более десяти центов. Шерифу Джесперсу эта комната приносила 
доход в тридцать — тридцать пять долларов в неделю. Каупервуд сторговался на 
тридцати пяти.

Он порывисто подошел к окну, выходившему на занесенную снегом лужайку, и заявил,
 что здесь совсем недурно. Отец и Стеджер готовы были остаться, сколько он 
пожелает, но говорить им было не о чем. Да Каупервуду и не хотелось 
разговаривать.

— Пусть Эд принесет мне утром белье и один или два костюма, больше ничего не 
нужно. Джордж соберет мои вещи, — сказал Фрэнк, подразумевая слугу, который в 
их семье совмещал роль камердинера с рядом других обязанностей. — Скажи Лилиан, 
чтобы она не беспокоилась. Мне очень хорошо. Я предпочел бы, чтоб она сюда не 
являлась, раз я через пять дней выйду. А не выйду, тогда успеет прийти. Поцелуй 
за меня детишек! — добавил он с благодушной улыбкой.

После того как предсказания Стеджера относительно исхода дела в первой 
инстанции не оправдались, он уже боялся с уверенностью говорить о том, какое 
решение примет верховный суд штата. Но что-то нужно было сказать.

— Мне кажется, Фрэнк, вы можете не тревожиться насчет результата моей апелляции.
 Я получу указание о пересмотре дела, и тогда у нас будет отсрочка месяца на 
два, а то и более. Не думаю, чтобы залог превышал тридцать тысяч долларов. Так 
или иначе, дней через пять-шесть вы отсюда выйдете.

Каупервуд отвечал, что и сам надеется на такой исход, но час уже поздний и 
обсуждать это не стоит. После нескольких бесплодных попыток продолжить разговор 
старый Каупервуд и Стеджер пожелали Фрэнку спокойной ночи и оставили его 
размышлять в одиночестве. Каупервуд был утомлен, а потому быстро разделся, лег 
на свое довольно жесткое ложе и вскоре уснул крепким сном.



45

Что бы ни говорилось о тюрьмах вообще, как бы ни смягчалось пребывание в них 
отдельной комнатой, угодливостью надзирателей и общим старанием возможно лучше 
устроить заключенного, — тюрьма остается тюрьмой, и от этого никуда не уйдешь. 
Находясь в условиях, ни в чем не уступавших пансионату средней руки, Каупервуд 
тем не менее проникся атмосферой той настоящей тюрьмы, от которой сам он пока 
был избавлен. Он знал, что где-то поблизости находятся камеры, вероятно, 
грязные, зловонные и кишащие насекомыми, с тяжелыми решетчатыми дверями, 
которые могли бы так же быстро и с таким же лязгом захлопнуться за ним, не будь 
у него денег, чтобы обеспечить себе лучшее существование. Вот вам пресловутое 
равенство, подумал он: даже здесь, в суровых владениях правосудия, одному 
человеку предоставляется относительная свобода, какой сейчас пользуется, 
например, он сам, а другой лишен даже необходимого, потому что у него нет 
достаточной смекалки, друзей, а главное, денег, чтобы облегчить свою участь.

Наутро после суда Каупервуд проснулся, открыл глаза и вдруг с удивлением 
осознал, что он находится не в приятной привычной атмосфере своей спальни, а в 
тюремной камере, вернее, в довольно удобной меблированной комнате, ее 
заменяющей. Он встал и взглянул в окно. Двор и вся Пассаюнк-авеню были покрыты 
снегом. Несколько ломовых подвод бесшумно ехали мимо тюрьмы. Еще редкие в этот 
утренний час пешеходы спешили куда-то по своим делам. Он тотчас принялся 
размышлять о том, что ему следует предпринять, как действовать, чтобы 
восстановить свое дело и реабилитировать себя; погруженный в эти мысли, он 
оделся и дернул сонетку, которую ему указали еще вчера. На звонок должен был 
явиться тюремный служитель, затопить камин и принести завтрак. Служитель в 
поношенной гиней форме, полагая, что человек, занимающий такую комнату, должен 
быть весьма важной персоной, положил растопку и уголь, развел огонь, а немного 
погодя принес и завтрак, который при всей его скудности мало походил на 
тюремную пищу.

После этого, несмотря на всю внешнюю предупредительность шерифа, Каупервуду 
пришлось терпеливо прождать несколько часов, прежде чем к нему был допущен его 
брат Эдвард, принесший белье и верхнюю одежду. За небольшую мзду один из