стоимости, продавались же они не по паритету, а по девяносто за сто. Конечно, 
их можно было покупать в расчете на будущее, но уж очень долго приходилось 
ждать. Окончательный выкуп этих обязательств опять-таки сопровождался 
жульническими махинациями. Зная, что те или иные «обязательства» находятся в 
руках «добрых знакомых», казначей опубликовывал сообщение, что такие-то номера 
— именно те, которые были ему известны, — будут оплачены.

Более того, вся денежная система Соединенных Штатов тогда еще только начинала 
переходить от состояния полного хаоса к состоянию, отдаленно напоминавшему 
порядок. Банк Соединенных Штатов, основанный Николасом Бидлом, в 1841 году был 
окончательно ликвидирован. В 1846 году министерство финансов Соединенных Штатов 
организовало свою систему казначейств. И все же фиктивных банков существовало 
столько, что владелец небольшой меняльной конторы поневоле становился ходячим 
справочником платежеспособных и неплатежеспособных предприятий. Правда, 
мало-помалу положение улучшалось, так как телеграф облегчил не только обмен 
биржевой котировкой между Нью-Йорком, Бостоном и Филадельфией, но даже и связь 
между конторой местного биржевого маклера и фондовой биржей. Другими словами, в 
обиход начали входить частные телеграфные линии, действовавшие на коротком 
расстоянии. Взаимный обмен информацией стал более быстрым, доступным и 
совершенствовался день ото дня.

Железные дороги уже протянулись на юг, на восток, на север и на запад. Но еще 
не было автоматической регистрации курсов, не было телефона; в Нью-Йорке совсем 
недавно додумались до расчетной палаты, в Филадельфии она еще не была учреждена.
 Ее заменяли рассыльные, метавшиеся между банками и биржевыми конторами; они же 
сводили балансы по банковским счетным книжкам, обменивали векселя и раз в 
неделю переправляли в банк золотую монету — единственное средство для 
окончательного расчета по задолженности, так как твердой государственной валюты 
в те времена не существовало. На бирже, когда гонг возвещал о прекращении 
сделок на сегодняшний день, в середине зала — точь-в-точь как в Лондоне — 
собирались в кружок молодые люди, именовавшиеся «расчетными клерками»; они 
сверяли и подытоживали всевозможные покупки и продажи, аннулируя те из них, 
которые взаимно погашались в результате повторных сделок между фирмами. 
Заглядывая в счетные книги, они выкрикивали сделки, которые были произведены за 
день: «Делавэр и Мериленд» продала компании «Бомонт», «Делавэр и Мериленд» 
продала компании «Тай» и т.д. Такой способ упрощал бухгалтерию фирм, ускоряя и 
оживляя сделки.

Место на фондовой бирже стоило две тысячи долларов. Согласно правилам, недавно 
введенным биржевым комитетом, сделки дозволялось заключать между десятью часами 
утра и тремя пополудни (раньше это делалось в любое время — с утра до полуночи).
 Тот же комитет установил твердые ставки за услуги, оказываемые маклерами, 
вместо прежних бесцеремонных поборов. Нарушители подвергались суровым 
взысканиям. Иными словами, делалось все возможное для укрепления биржи, и 
Эдвард Тай, наравне с другими маклерами, возлагал большие надежды на будущее.



6

К этому времени семейство Каупервудов уже обосновалось в своем новом, более 
поместительном и лучше обставленном жилище на Фронт-стрит, возле самой реки. 
Дом был четырехэтажный, с фасадом длиной в двадцать пять футов, двора при нем 
не было. Здесь Каупервуды начали время от времени устраивать небольшие приемы 
для тех представителей различных отраслей коммерции, с которыми Генри Каупервуд 
встречался на своем пути, неукоснительно приближавшем его к посту главного 
кассира. Общество это не отличалось изысканностью, но в числе гостей бывали 
лица столь же преуспевшие, как и Каупервуд, — хозяева небольших предприятий, 
связанных деловыми отношениями с его банком, торговцы мануфактурой, кожевенными 
товарами, хлебом и оптовики-бакалейщики. У детей завелась своя компания. Миссис 
Каупервуд тоже изредка устраивала дневное чаепитие или вечер для своих знакомых 
по церковному приходу, и тогда Каупервуд пытался играть роль светского человека,
 обычно сводившуюся к тому, что он стоял с благодушно-глуповатым видом и 
приветствовал гостей жены. Так как он умел сохранять серьезно-торжественное 
выражение лица и выслушивать приветствия, не требовавшие пространных ответов, 
то эта церемония не особенно его обременяла. Иногда у Каупервудов пели, иногда 
немного танцевали; вскоре гости стали приходить запросто к обеду, чего прежде 
никогда не водилось.

И вот в первый же год своей жизни в новом доме Фрэнк познакомился с некоей 
миссис Сэмпл и увлекся ею. У ее мужа был большой обувной магазин на 
Честнат-стрит, близ Третьей улицы, и он уже подумывал об открытии второго на 
той же Честнат-стрит, чуть подальше.

Однажды вечером Сэмпл с женой нанесли визит Каупервудам. Мистер Сэмпл хотел 
побеседовать с хозяином дома о новом, только что зародившемся виде городского 
транспорта — конной железной дороге. Опытная линия протяженностью в полторы 
мили, построенная Северо-Пенсильванской железнодорожной компанией, была только 
что сдана в эксплуатацию. Начинаясь на Уиллоу-стрит, она шла вдоль Фронт-стрит 
до Джермантаун-роуд, а оттуда по разным улицам до места, известного под