— Ну что ж, так и порешим — пятьсот долларов. А со временем можно будет принять 
его компаньоном в наше дело. У него хватка настоящего коммерсанта. Распорядись 
насчет этих денег да скажи ему приветливое словечко от нас обоих.

И вот накануне сочельника, когда Фрэнк просматривал какие-то накладные и счета, 
чтобы перед наступающим праздником оставить все дела в полном порядке, к его 
столу подошел Джордж Уотермен.

— Все еще за работой? — спросил он, останавливаясь под ослепительным газовым 
рожком и одобрительно глядя на усердного юношу.

За окном уже спустились сумерки, и мороз покрыл узорами стекла.

— Так, просматриваю кое-что напоследок, — с улыбкой отвечал Каупервуд.

— Мы с братом очень довольны тем, как вы работали эти полгода. Нам хотелось 
как-нибудь выразить нашу признательность, и потому мы просим вас принять 
награду в пятьсот долларов. А с будущего года мы назначаем вам регулярное 
жалованье — тридцать долларов в неделю.

— Очень вам благодарен, — отвечал Фрэнк. — Я не рассчитывал на такой оклад. Это 
больше, чем я мог предполагать. Ведь работая у вас, я многому научился.

— Полноте. Вы заслужили эти деньги и можете оставаться у нас, сколько захотите. 
Мы вам всегда рады.

Каупервуд улыбнулся, как обычно приветливо и добродушно. Откровенное признание 
его заслуг очень ему польстило. Приятно было смотреть на него, веселого, 
сияющего, в хорошо сшитом костюме из английского сукна.

Вечером, по дороге домой, Фрэнк размышлял о том, что представляет собою дело, в 
котором он работал. У него не было ни малейшего намерения долго оставаться на 
этой службе, несмотря на наградные и обещанное жалованье. Братья Уотермены 
испытывали к нему признательность — что ж тут удивительного? Он был энергичным 
работником, и сам знал это. Ему и в голову не приходило причислять себя к 
мелким служащим, напротив: со временем эта людская порода должна будет работать 
на него. В таком его взгляде на вещи не было ни озлобления, ни ярости против 
судьбы, ни страха перед неудачей. На своих хозяев он смотрел как на 
представителей определенного типа дельцов. Он видел их слабости и недостатки, 
так же как взрослый видит недостатки ребенка.

После обеда, собираясь к своей приятельнице Марджори Стэффорд, Фрэнк рассказал 
отцу о наградных и обещанном жалованье.

— Великолепно! — обрадовался Каупервуд-старший. — Ты делаешь даже большие 
успехи, чем я предполагал. Надо думать, ты там и останешься?

— Нет, не останусь. В будущем году я от них уйду.

— Почему?

— Видишь ли, меня к этому не тянет. Дело неплохое, но я предпочел бы 
испробовать свои силы на фондовой бирже. Это мне интереснее.

— А тебе не кажется, что будет нехорошо по отношению к твоим хозяевам, если ты 
не предупредишь их заранее?

— Нисколько. Я им все равно нужен, — отвечал Фрэнк, завязывая галстук перед 
зеркалом и оправляя сюртук.

— Матери ты рассказал?

— Нет еще. Сейчас пойду к ней.

Он вошел в столовую, где сидела мать, обвил руками ее хрупкие плечи и сказал:

— Угадай, что я тебе расскажу, мама.

— Не знаю, — отвечала она, ласково заглядывая ему в глаза.

— Я сегодня получил пятьсот долларов наградных, а с будущего года мне положено 
жалованье — тридцать долларов в неделю. Что тебе подарить к рождеству?

— Да неужели? Вот это замечательно. Как я рада! Тебя, верно, там очень любят? 
Ты становишься совсем взрослым мужчиной.

— Что же тебе подарить к рождеству?

— Ничего. Мне ничего не надо. У меня есть мои дети.