городского займа, а они почему-то не значатся в амортизационном фонде. И если 
теперь под угрозой оказалась репутация партии, то я не вижу, почему мы должны 
церемониться с Каупервудом.

Батлер замолчал, убежденный, что нанес Каупервуду серьезный удар, и он не 
ошибался. Сенатор и Молленхауэр оба были крайне удивлены, так как на первом 
совещании Батлер, казалось, был весьма расположен к молодому банкиру, а то, что 
он сейчас им сообщил, едва ли могло служить достаточным основанием для столь 
враждебного выступления. Особенно удивлен был Молленхауэр, ибо в симпатии 
Батлера к Каупервуду он в свое время усматривал возможный камень преткновения 
для своих планов.

— Скажите на милость! — задумчиво произнес сенатор Симпсон, проводя по губам 
своей холеной белой рукой.

— Да, я могу это подтвердить, — спокойно сказал Молленхауэр, видя, что его 
собственный, так хорошо продуманный план застращать Каупервуда и отнять у него 
акции конных железных дорог рассыпается прахом. — У меня на днях был разговор 
со Стинером обо всем этом деле: он уверяет, что Каупервуд пытался выманить у 
него еще триста тысяч долларов, но, убедившись, что ничего не выйдет, умудрился 
без его ведома и согласия получить шестьдесят тысяч.

— Но каким же образом? — недоверчиво спросил сенатор Симпсон.

Молленхауэр рассказал о проделке Каупервуда.

— Вот оно что! — заметил сенатор, когда Молленхауэр кончил. — Ну и ловкач! И вы 
говорите, что облигации не сданы в амортизационный фонд?

— Нет, не сданы, — с готовностью подтвердил Батлер.

— Что ж, нам это только на руку. — Симпсон облегченно вздохнул. — Козел 
отпущения, пожалуй, найден. Это-то нам и нужно. При подобных обстоятельствах я 
не вижу смысла выгораживать Каупервуда. Напротив, если понадобится, мы можем 
даже сделать его центром внимания. И тогда пусть себе газеты болтают на 
здоровье. В конце концов они для того и существуют. Мы же постараемся должным 
образом осветить дело, и тогда выборы успеют пройти, прежде чем выяснятся все 
подробности, даже если вмешается мистер Уит. Я охотно возьму на себя заботу о 
прессе.

— Ну, если так, — сказал Батлер, — то этим наши хлопоты сейчас, пожалуй, 
исчерпываются; однако я считаю, что Каупервуд должен понести наказание наравне 
со Стинером. Он виновен не меньше, а может быть, и больше, и я лично хочу, 
чтобы он получил по заслугам. Ему место в тюрьме, и я сделаю все от меня 
зависящее, чтобы его туда отправить.

Молленхауэр и Симпсон с удивлением посмотрели на своего обычно столь 
благодушного коллегу; что значило это внезапное стремление покарать Каупервуда? 
По мнению Молленхауэра и Симпсона, — в другое время к этому так же отнесся бы и 
Батлер, — Каупервуд, преступив юридические права, не преступил своих 
человеческих прав. Они значительно меньше винили его за то, что он сделал, чем 
Стинера за то, что тот позволил ему это сделать. Но раз Батлер избрал такую 
точку зрения и формально преступление было налицо, то они, естественно, желали 
обернуть все это на благо республиканской партии, даже если Каупервуду и 
придется сесть в тюрьму.

— Возможно, что вы правы, — осторожно заметил сенатор Симпсон. — Итак, 
заготовьте письма. Генри, и если уж нам придется до выборов возбуждать против 
кого-нибудь преследование, то, пожалуй, целесообразнее всего будет возбудить 
его против Каупервуда. О Стинере мы упомянем только в случае крайней 
необходимости. Я оставляю это дело на ваше попечение, так как в пятницу мне 
необходимо уехать в Питтсбург; не сомневаюсь, что вы ничего не упустите из виду.


Сенатор встал. Он всегда дорого ценил свое время. Батлер был очень доволен 
исходом совещания. Теперь, в случае протеста общественности или каких-либо 
выпадов против республиканской партии, триумвират уж не пощадит Каупервуда. 
Важно только, чтобы поскорее раздались протестующие голоса, но, судя по всему, 
ждать этого остается недолго. Надо еще хорошенько вникнуть в дела и без того 
раздраженных кредиторов Каупервуда: если удастся скупить у них векселя и тем 
самым помешать Каупервуду возобновить свое дело, то песенка его спета. Да, 
добром ему уж не придется помянуть тот день, когда он совратил Эйлин с пути 
истинного, подумал Батлер. Расплата приближается.



33

Все виденное и слышанное только укрепляло Каупервуда в мысли, что городские 
политиканы намереваются сделать из него козла отпущения, и притом в ближайшем