постоянно помнить.
— Ты все вспомнишь, — заверил его Маккенна. — Старайся, не переставая, и в один 
прекрасный момент воспоминание возникнет у тебя в мозгу столь отчетливо, словно 
оно никуда не исчезало. Вот увидишь. Едем; твой друг в тебя верит; он знает, 
что ты все вспомнишь.
Огромный апач удовлетворенно кивнул.
— Спасибо, белый друг, — улыбнулся он. — Мой друг говорил, чтобы я тебе верил, 
вот я и верю. Едем — пора нагонять остальных.
Он сжал коленями бока своего пони, и они с Маккенной двинулись по узкому 
каньону вслед за отрядом.
Маккенна тоже улыбался. Он все еще был жив, к нему вернулась Фрэнчи, появился 
новый друг — хороший, правда несколько с приветом, апач — и все за один час! 
День стоял прекрасный, Аризона дышала жизнью — чего еще мог желать мужчина!
Особенно приятным было то, что простым похлопыванием по плечу и заверениями, 
что в один прекрасный день индеец вспомнит все, о чем ему говорил Беш, он смог 
успокоить бедного Хачиту.
Если бы Глен Маккенна мог хотя бы заподозрить, что именно сказал своему 
приятелю Беш, то горячее чувство удовлетворения моментально сменилось бы 
ледяным страхом. Но, как бы то ни было, сейчас его глаза сверкали еще сильнее, 
чем после первого пожатия руки Фрэнчи в «Нежданном Привале» возле Яки-Спринг, а 
сердце билось судорожно, как у самого что ни на есть воробушка, а не сурового 
тридцатилетнего мужчины.
— Ух! — обратился он к мрачному апачу. — Что за день! Сказка! Если бы я умел 
петь, — то немедленно огласил бы этот каньон звуками!
Хачита удивленно воззрился на него.
— Чего это ты такой счастливый? — спросил он.
Великолепный вопрос, подумал Маккенна. Вот если бы у него отыскался такой же 
великолепный ответ…



«САХАРНЫЕ ГОЛОВЫ»

Они миновали Яки-Хиллс и пересекли Солт-Ривер в верхнем рукаве. Следуя по 
правому берегу за потоком, отряд проскользнул мимо Сан-Карлоса и Сомилл, 
оставил с восточной стороны резервацию Форта Апач и прямиком попал в 
Ситгривские пустоши, на западе от Сент-Джонса, Аризона. Здесь, на шестую ночь 
путешествия они разбили лагерь в седловине между двух безымянных гор. С этого 
места они могли видеть: на север — гору Грина десяти тысяч футов, на юг — гору 
Болди одиннадцати тысяч футов. И на север и на юг панораму блокировали отроги 
седловины. Стоять лагерем оказалось не слишком удобно — место продувалось 
ветрами, воды и хвороста не было. Но никто не жаловался: путь был проделан 
большой, лошади находились в прекрасном состоянии, никто не пострадал. У 
Маккенны с Фрэнчи на освобождение не выпало ни одного шанса. Но компаньоны 
стали относиться к рыжебородому проводнику и его девушке с меньшей жестокостью 
и уже не так тщательно следили за ними, как до засады в Скаллз. Во время 
продвижения через иссохшее плато Натана и сквозь земли индейцев Кинишба между 
путешественниками установился некий дух товарищества, а при приближении к 
Ситгривзким пустошам, а затем к апачским холмам чуть ли не дружба. Своей 
любовью к этим местам Маккенна заразил и Фрэнчи. На протяжении двух последних 
переездов девушка тоже начала «нюхать рассвет»и «слушать, как растет трава», 
как это обычно делают апачи. Она сильно привязалась к старой скво, и Маль-и-пай 
после не слишком долгого периода грубоватых одергиваний наконец-то сдалась и, 
показав четыре зуба, признала, что они с «тощим цыпленочком»— симпатико.
И теперь, разбив шестой по счету лагерь, когда до Нью-Мексико осталось не 
больше сорока миль, позади не было никаких намеков на погоню, а впереди — на 
блокаду, отряд — за исключением Микки Тиббса, обычно сидевшего со взведенным 
ружьем чуть в стороне от остальных — стал напоминать выехавшую на пикник 
компанию, которой внезапно захотелось испробовать на собственной шкуре все 
«тяготы и неудобства» дикой жизни.
Крошечный, аккуратный костерок, который Маль-и-пай разожгла из щепочек, 
вытащенных из правой сумки своего вьюка, сиял как алмаз в темноте. Даже на 
расстоянии чувствовалось тепло от его пламени. Ужин состоял из жареной дичи, 
апачского хлеба — ячменных лепешек-тортиллий — и черного кофе. Пелон 
рассказывал какие-то леденящие душу истории из своей жизни, Хачита показывал 
танец заклинания дождя, а Маль-и-пай распевала песенку, в которой уверяла 
Маккенну, что с сегодняшнего дня, если захочет, он сможет спать с белой 
девушкой. В ней также давались практические советы Фрэнчи, что и как следует 
делать в первую ночь. Маль-и-пай гарантировала, что осечки не будет.
Маккенна почему-то не потрудился перевести Фрэнчи это потрясающее сочинение. Но,
 подумал он, неплохо бы на такой ноте объявить об отдыхе. Предстоял жаркий 
денек, так что сейчас всем следовало расстелить одеяла и поспать. Если расчеты 
оправдаются, завтра все будут чувствовать себя просто превосходно, и дальнейшая 
дорога покажется легкой и приятной.
Услышав об этом, Пелон прищурился, а Микки Тиббс выдвинулся из тени. Но 
Маккенне было не до них.
— Все устали, — сказал он. — Поговорим завтра утром.
Бандиты согласились. Переезды по сорок и более миль в день утомили даже 
сонорских разбойничков и кавалерийских разведчиков. Что уж говорить об 
остальных. Лагерь заснул.