— Что ты хочешь сказать? — спросил Пелон.
— Они считают, что обнаружив тебя, они обнаружат и Сно-та-эй. Апачи сильно 
изменились, они стали думать так же, как белые ублюдки. Не отыщется ни одного 
мужчины до сорока лет, который бы из-за этого золота не перерезал глотку 
собственной матери. Они больше не желают быть козлами отпущения, и проливать 
пот и кровь за мишуру и зеркальца. Цена золоту теперь одна — жизнь.
— Бог ты мой, какая ужасная мысль!
— Не такая уж ужасная. Потому что оставляет одну дорогу — вперед. Назад уже не 
вернуться.
— И он прав, хефе, — поддакнул Маккенна. — Нам придется все время убегать.
Бандит не обратил внимания на последнее замечание.
Он выплеснул из кружки остатки кофе, почистил ее песком и передал Маль-и-пай.
— Убери это к остальным сокровищам, что едут в твоем мешке, маманька, — сказал 
он. — Пора в Сно-та-эй.
Пока старуха с Фрэнчи сворачивали лагерь, мужчины похоронили Салли в глубоком 
гроте, возле озера. Тело, укутанное в одеяло, завалили булыжником, чтобы ни 
зверь, ни птица не смели тревожить ее сон. Никто не плакал, но и не шутил во 
время погребения. Пока свершалась скорбная работа, Маккенна непрестанно 
размышлял над тем положением, в котором оказался.
Когда же он сделал главную ошибку. Какой поворот тропы пропустил? Где позволил 
себе увлечься игрой не на жизнь, а на смерть? Откуда имело смысл отступить? 
Маккенне казалось, что шансов на все это у него было предостаточно. Но, 
размышляя трезво, он понимал, что каждый из таких «шансов» мог окончиться для 
девушки трагически или, что еще хуже, — для него, потому что в таком случае она 
осталась бы один на один с бандитами. Нет, настоящей возможности бежать пока не 
выпадало. Шотландец решил при первом же удобном случае поговорить с Фрэнчи и 
объяснить ей свое поведение в прошлом, чтобы показать, как она должна вести 
себя в будущем. Пока им следовало двигаться вместе с компанией Пелона, чтобы в 
конце концов отыскать ту широкую улицу, которая ведет к спасению. Путь до 
каньона Дель Оро неблизкий. Наверняка, между могилой Салли и Сно-та-эй отыщется 
участок, где они с вконец издерганной девчушкой смогут сделать рывок и 
попробовать улизнуть.
Пока же во всем приходилось подыгрывать Лопесу, изображать единомышленника, 
чтобы не загасить тот слабый огонек симпатии, возникший между ними, и искать, 
все время искать слабину в жестоком убийце, которая — Маккенна знал — жила в 
душе бандита и, воспользовавшись ею, перехитрить и победить грозного соперника.
А вот присоединение к банде юного убийцы — Микки Тиббса — уже само по себе 
чрезвычайно затрудняло будущий побег. Маккенна чувствовал, что кавалерийский 
разведчик, так же, как и Пелон, имеет врожденные преступные наклонности и 
способен убивать, не задумываясь, не обладая при этом изысканностью и 
«внутренней искрой», отличавшей действия вожака бандитов. За Микки придется 
следить на всех стоянках, у всех колодцев и во время всех переездов. Принимая 
во внимание постоянную угрозу, исходящую от Пелона с Хачитой, можно было не 
сомневаться, что жизнь обоих белых пленников находится в постоянной опасности.
Маккенна отметил также, что следовало отыскать какой-то способ справиться с 
умственной отсталостью Хачиты, потому что в сочетании с его дикой сущностью она 
могла стать чрезвычайно опасной. Индеец вроде бы принял сторону шотландца, но 
хмурый лоб и косые взгляды, которые он постоянно бросал на белого, словно не 
мог вспомнить что-то чрезвычайно важное, указывали на то, что это «что-то» 
должно быть не слишком веселого свойства. Постоянное внимание со стороны дикаря 
сделало бородача крайне впечатлительным. От подобной тени за спиной кто угодно 
сойдет с ума. И все-таки по сравнению с Микки и Пелоном молодой великан казался 
вполне сносным компаньоном.
Индеец на всем протяжении скорбной работы и позже, когда отряд разобрал лошадей 
и вскочил в седла, чтобы покинуть луг смерти, не отставал от Маккенны ни на шаг 
и все время пристально за ним наблюдал.
Отметив это, Пелон приказал Хачите перейти в голову колонны и ехать с ним рядом.
 На это апач ответил отказом. Его погибший друг советовал доверять белому с 
рыжими волосами. Значит, с ним он и поедет. Маккенна быстренько заверил Пелона, 
что это его нисколько не стеснит. То же самое он объявил и хмурому Хачите.
— Счико, — сказал он мимбреньо на его родном языке и положил руку на 
напрягшийся бицепс.
Это слово означало «друг»и по прошествии одной сердитой минуты складчатое лицо 
индейца разгладилось, он улыбнулся и, положив свою огромную лапищу на руку 
Маккенны, пророкотал:
— Счикобе, — что было еще лучше, так как переводилось как «старый друг».
Достигнутое согласие несколько успокоило Пелона. Ему вовсе не хотелось 
конфликтовать и ссориться с апачем по пустякам.
— Скорее, — поторапливал он компаньонов, — пора ехать.
Наконец, все собрались и двинулись вперед: Пелон впереди, затем Микки, между 
лопатками которого удобно устроилось дуло старой винтовки и Маль-и-пай, за 
индианкой — Фрэнчи Стэнтон, потом Маккенна и Хачита.
Когда последние двое оказались позади всех, апач, замешкавшись, повернулся 
назад, всматриваясь в нижний предел каньона, за которым лежала тропа, ведущая к 
безмолвным скалам рокового колодца Скаллз.
— Хотелось бы мне, — печально сообщил он Маккенне, — вспомнить то, от чего меня 
предостерегал мой товарищ, лежащий теперь там, на тропе. Это касалось того, 
почему мы поехали с этими собаками; почему появились на ранчерии старого Эна и 
Маль-и-пай. Жаль, что я такой глупый и несообразительный. Моему товарищу было 
бы стыдно, если бы он узнал о том, что я забыл самое главное, о чем должен был