сь, что  она  решила  сперва  выдать  себя  за  его
сестру.
   Отец мой был добрый, прекрасный человек; он  был  святой  человек,  дон
Артуро. Он не стал разбираться, кто она на самом деле: Грейс Эшли  или  же
Грейс Конрой; для него было довольно того, что перед ним слабое, обиженное
создание. Невзирая на уговоры своих секретарей и помощников, он принял  ее
в дом, как родную дочь, чтобы она могла под  его  крылом  спокойно  ждать,
пока не явится за ней ее брат, этот самый Филип Эшли. Но Филип Эшли так  и
не пришел. Через шесть месяцев она занемогла, тяжело занемогла,  она  дала
жизнь ребенку, дон Артуро, и потом оба - мать и  дитя  -  скончались,  да,
скончались у меня на руках.
   - Как прискорбно все это! - пробормотал Артур.
   - Я вас не понимаю, - сказала донна Долорес.
   - Прошу прощения, я должен объяснить свои  слова.  Я  сказал,  что  это
прискорбно, потому что я уверен, что девушка, о которой вы рассказали, эта
таинственная незнакомка под чужим именем, была действительно Грейс Конрой.
   Донна Долорес подняла недоумевающий взор.
   - Почему вы так уверены?
   - Опознание трупов было произведено поспешно и недостаточно тщательно.
   - Откуда вы можете это знать?
   Артур  поднялся  и  пододвинул  стул  поближе  к  своей  очаровательной
клиентке.
   -  Вы  были  так  добры,  что  решились  доверить  мне  важную   тайну,
затрагивающую честь другого человека. Позвольте и мне сообщить вам тайну и
тем показать, как высоко я  ценю  ваше  доверие.  Я  знаю,  что  опознание
мертвых тел было произведено недостаточно тщательно потому, что я при этом
присутствовал. В докладе спасательной экспедиции - полагаю, вы читали  его
- упомянуто имя лейтенанта Артура Пуанзета. Это я.
   Донна Долорес выпрямилась.
   - Почему вы не сказали мне об этом сразу?
   - Во-первых, я считал, что вы знаете, что я бывший  лейтенант  Пуанзет.
Во-вторых, я надеялся, что вам неизвестно, что Артур Пуанзет и Филип  Эшли
- одно и то же лицо.
   - Я не понимаю вас, -  медленно  промолвила  донна  Долорес  с  резкими
металлическими нотками в голосе.
   - Я бывший лейтенант  американской  армии  Артур  Пуанзет.  В  Голодном
лагере, где я был вместе с Грейс Конрой, я называл себя вымышленным именем
- Филип Эшли. Я тот человек, который  бросил  ее  в  беде.  Я  -  отец  ее
ребенка.
   Когда Артур входил в комнату, он не имел ни малейшего намерения  делать
подобные признания; но какая-то внутренняя побудительная сила,  с  которой
он не умел совладать, толкнула его на  это.  Сейчас  он  не  испытывал  ни
смущения,  ни  страха  перед  последствиями  своего  поступка;  он   гордо
откинулся на спинку стула с видом уверенным  и  независимым.  Если  бы  он
высказал только что какое-нибудь высокоморальное суждение, то и  тогда  не
мог бы испытать большего  покоя.  Мало  того,  в  его  голосе  послышалась
надменность, когда, не дав  ошеломленной,  онемевшей  женщине  возможности
прийти в себя, он обратился к ней со следующими словами:
   - Сейчас вы вправе решать, подходящему ли для  того  лицу  вы  доверили
свою тайну. Вам надлежит  также  решить,  как  вам  действовать  дальше  и
подхожу ли я, чтобы быть адвокатом в деле, в котором вы заинтересованы. Со
своей стороны, могу лишь сказать, донна Долорес, что я готов выступить как
в  качестве  адвоката,  так  и  свидетелем,  если  понадобится  установить
личность Грейс Конрой, или - если вам будет угодно -  в  качестве  того  и
другого. Когда вы примете окончательное решение о  том,  пожелаете  ли  вы
воспользоваться моими услугами, прошу вас поставить  меня  в  известность.
Пока же - adios!
   Он поклонился с некоторой торжественностью и направился к двери.  Когда
донна Долорес подняла изумленный взгляд, его уже не было.
   С прискорбием должен  сообщить,  что,  когда  этот  тщеславный  молодой
человек входил в свою комнату,  он  чувствовал  себя  героем,  совершившим
некий интеллектуальный, я даже  сказал  бы,  моральный  подвиг.  С  самого
прибытия сюда он еще не был в таком отличном, приподнятом настроении,  как
сейчас. Посидев немного у себя в комнате, он вышел на веранду. Если бы его
лошадь была под седлом, он охотно пустился бы вскачь по окрестным  пологим
холмам - пока его прелестная клиентка будет обдумывать  свое  решение;  но
уже наступила дневная сиеста, и двор был пуст. Яростный ветер безраздельно
владел и небом и землей. Что-то родственное настроению Артура было  сейчас
в этом ветре. Он бросил рассеянный взгляд на  веранду,  слегка  вздрогнул,
когда хлопнула дверь где-то в отдаленной части дома,  беспокойно  подумал,
уж не ищет ли его посланный от донны Долорес, и ступил за ворота.



8. БЫКИ СВЯТОЙ ТРОИЦЫ

   Бескрайние просторы кругом, веселящий душу  солнечный  день,  встречный
ветер, который приходилось преодолевать, словно  некую  упругую  преграду,
целиком захватили внимание Артура, и  не  прошло  десяти  минут,  как  он,
отогнав от себя наваждение, размашисто  шагал  прочь  от  сумрачных  башен
Ранчо Святой Троицы. Пейзаж, еще недавно  казавшийся  ему  однообразным  и
унылым, теперь пробуждал в нем интерес. В невысоких куполообразных холмах,
трудившихся окрест, словно некие земляные пузыри, лишь наполовину  выдутые
яростным дыханием пробудившегося к жизни вулкана, он  разглядел  прообразы
калифорнийской  церковной  архитектуры.  В  равнинной  шири  он  распознал
никогда и ничем не  нарушаемое  вековое  течение  жизни,  наложившее  свой
отпечаток на не