Сан-Антонио,  ни
бдительность донны Марии.
   Когда через час Пепе явился к своей госпоже, чтобы передать ей визитную
карточку Артура Пуанзета и просьбу принять его по делу, донна  Мария  была
несколько разочарована. Если бы он, миновав  всех  ее  слуг,  стремительно
вбежал на веранду и внезапно предстал перед нею, принося извинения за свою
дерзость, это как-то больше пошло бы ему, как герою, да и ближе было бы  к
общему тону ее  мечтаний.  Обиженно  вздохнув  и  приказав  Пепе  привести
джентльмена в гостиную,  донна  Мария  грациозно  соскользнула  со  своего
гамака и направилась в спальню. "Он  соблюдает  светские  правила  так  же
строго, как если бы дон Хосе был жив", - подумала она, разглядывая себя  в
зеркале.
   Когда Артур Пуанзет вошел в пустую гостиную, настроение его было далеко
не благодушным.  На  лицах  глазевших  на  него  _вакеро_  и  в  бросаемых
исподтишка любопытствующих взглядах женской прислуги дома он  прочел,  что
его вчерашнее приключение известно всем.  Избалованный  лестным  вниманием
женщин, Артур вдруг вообразил, что передача дел его клиентки в руки миссис
Сепульвида была не чем иным, как заговором, вдохновленным отцом Фелипе для
лучшего уловления  его  в  брачные  сети.  Досада  и  раздражение  Артура,
вызванные вчерашними советами священника, еще не  улеглись;  боясь  больше
всего на свете прослыть человеком, поддающимся чужому  влиянию,  он  решил
ограничить предстоящую беседу строго деловыми рамками и настолько  увлекся
этой  мыслью,  что,  кажется,  даже  готов  был  пренебречь  обязательными
правилами учтивости. Настроение его нисколько не улучшилось, когда  миссис
Сепульвида,  уже  позабывшая  о  своем  недавнем  разочаровании,  легко  и
непринужденно вошла в комнату, в несколько церемонной полуиспанской манере
осведомилась о состоянии его  здоровья  и,  ничем  более  не  напоминая  о
связавшем их происшествии, пригласила его садиться. Сама она опустилась  в
кресло по другую сторону стола, показывая всем своим видом любезную,  хоть
и несколько небрежную готовность выслушать то, что он намерен ей сказать.
   - Полагаю, - сказал Артур, немедленно приступая к делу, чтобы  побороть
смущение и легкое недоброжелательство, которое  он  начинал  испытывать  к
сидевшей напротив женщине, - полагаю,  что  в  согласии  с  тем,  что  мне
сообщили, наша беседа должна коснуться не  только  ваших  личных  дел,  но
также некоторых обстоятельств и документов,  имеющих  отношение  к  землям
донны Долорес Сальватьерра. С чего вы пожелаете начать? Ближайшие два часа
я полностью в вашем распоряжении, но, на мой  взгляд,  мы  успеем  больше,
если займемся сперва одним делом, а потом уже другим.
   - Тогда начнем с дел донны Долорес, - сказала  донна  Мария,  -  а  мои
пусть обождут. Я даже думаю, - добавила она лениво, - что моими делами мог
бы заняться с тем же успехом один из ваших клерков.  Каждый  час  для  вас
дорог; это так естественно. А я показала бы ему все бумаги и поделилась бы
с ним моими ничего не стоящими соображениями. И он, дон  Артуро,  составил
бы для вас резюме. В делах я совершенное дитя.
   Артур улыбнулся и выразил жестом любезное сомнение.  Несмотря  на  свою
недавнюю решимость, он  был  слегка  заинтригован  дразнящим  тоном  донны
Марии. Сохраняя тем  не  менее  прежний  сосредоточенный  вид,  он  достал
карандаш и раскрыл записную книжку. Заметив его приготовления, донна Мария
тоже посерьезнела.
   - Ах да! Как это легкомысленно с моей стороны. Я болтаю о  себе,  когда
нужно обсуждать дела донны Долорес. Что ж, приступим. Прежде всего я  хочу
объяснить, почему я являюсь ее доверенным лицом.  Мой  супруг  и  ее  отец
дружили между собой и были связаны давними  деловыми  отношениями.  Должно
быть, вам уже говорили, что  она  всегда  была  замкнута,  неразговорчива,
преданна религии - почти как монахиня. Думаю, что не ошибусь, если  скажу,
что ее  одиночество  связано  с  некоторой  необычностью  ее  судьбы.  Вы,
конечно, знаете, - не так ли? - что  мать  донны  Долорес  была  индианка.
Несколько лет  тому  назад  наш  старый  губернатор,  оставшись  бездетным
вдовцом, вспомнил о своей заброшенной  дочери.  Выяснилось,  что  мать  ее
умерла, а девочка  живет  в  качестве  послушницы  в  какой-то  отдаленной
миссии. Он привез ее в Сан-Антонио, крестил  ее,  дал  ей  имя,  удочерил,
сделал своей законной наследницей. Она была еще совсем девчушкой, ей  едва
минуло четырнадцать или пятнадцать лет. У нее  мог  быть  прелестный  цвет
кожи - наши метисы бывают иногда почти белые, -  но  варвары-индейцы,  как
это у них водится, покрасили ее еще в младенчестве  каким-то  неведомым  и
несмываемым зельем. Сейчас она  медно-красного  оттенка,  вроде  бронзовой
пастушки вон на тех часах. Тем не менее я нахожу ее привлекательной.  Быть
может, я пристрастна. Я люблю ее. Но ведь  вы,  мужчины,  капризны,  когда
разбираете оттенки женского лица! Удивительно ли, что бедная девушка ни  с
кем не видится и отказывается выезжать в свет? Я лично считаю это вопиющей
несправедливостью. Простите меня великодушно, мистер Пуанзет! Вместо  того
чтобы доложить вам о деловых затруднениях вашей клиентки,  я  пустилась  в
рассказы о том, хороша ли она собой.
   - Нет, почему же? - торопливо возразил Артур. - Рассказывайте все,  что
найдете нужным.
   Миссис Сепульвида лукаво подняла пальчик.
   - Ах, вот что, дон Артуро! Так я и думала! Как глупо, что я не  позвала
ее, чтобы вы сами могли составить о ней мнение.
   Раздосадованный, что не может скрыть своего замешательства, и чувствуя,
что краснеет, Артур хотел было объясниться, но собеседница его  с  истинно
женским тактом заставила его замолчать.
   -   Позвольте,   я   продолжу.   Мне   чужды    предрассудки    здешних
аристократических семейств в отношении расовых различий и цветов кожи; как
и Долорес, я оказалась здесь  среди  чужих;  мы  подружились.  Сперва  она
отвергала все мои п