й? Уж не даете ли вы мне  совет  изменить  этому
чувству? Страшно подумать!
   Отец Фелипе не улыбнулся. По-детски ясная мудрость и учтивость  на  его
широком, смуглом, гладко выбритом лице уступили на минуту место  какому-то
новому неизъяснимому  выражению.  Взглянув  на  Артура  своими  маленькими
черными глазками, он сказал:
   - Ты полагаешь, сын мой, что способен на искреннее  чувство?  Испытывал
ли ты в жизни что-либо, кроме страсти к новым впечатлениям и эгоистических
желаний?
   Артур чопорно поднялся:
   - Поскольку речь идет о клиентке нашей фирмы и вашей  прихожанке,  отец
мой, давайте не станем заходить слишком далеко. Едва  ли  будет  прилично,
если я явлюсь на завтрашнее  деловое  свидание  к  этой  даме  со  следами
смущения на лице. А теперь по  поводу  наших  бумаг,  -  продолжал  Артур,
обретая прежнюю непринужденность.  -  Надеюсь,  что  прелестная  невидимка
снабдила вас всеми необходимыми документами и мы с вами без особого  труда
составим резюме. Я вас слушаю.
   - Должен разочаровать тебя, сын мой, - сказал отец Фелипе.  -  Когда  я
затронул этот вопрос, она  оказалась  еще  неразговорчивее  обычного.  Мне
кажется, что если бы не я, она вообще не стала бы отстаивать  свои  права.
Да и сейчас, если я правильно ее понял, она хочет пойти на мировую с  этим
разбойником - прости меня за резкость,  -  с  этим,  как  вы  выражаетесь,
претендентом на преимущественное право владения. Но я теперь ни в  чем  не
участвую. Все обстоятельства  дела  известны  твоей  приятельнице,  миссис
Сепульвида; у нее и документы. Повидайся с ней. Ты  все  еще  огорчаешься,
что не увидишь свою индейскую клиентку? Уверяю тебя, друг мой,  ты  будешь
полностью вознагражден, побеседовав с ее очаровательной  заместительницей;
к тому же донна Мария  одной  крови  с  тобой  и  одной  расы.  Постарайся
позабыть все, что я тебе о ней говорил. Впрочем, ты не позабудешь, Ах, дон
Артуро, я тебя знаю лучше, чем самого себя! Ну, хватит. Пройдемся по саду.
Ты не видел наших виноградников. С тех пор, что ты был здесь  в  последний
раз, я вырастил новый сорт винограда.
   - Слаще вашего старого винограда я не едал, отец мой, -  сказал  Артур,
когда они проходили тенистой маслиновой аллеей.
   - Да, да. А индейцы, те вообще его не  возделывали.  Собирали  в  диком
виде, да и то лишь для того, чтобы изготовлять краску из кожуры. Мешают ее
с какой-то кислотой, состав которой хранят в тайне,  и  натираются,  чтобы
сделать свою медно-красную кожу еще краснее.  Ты  не  слушаешь  меня,  дон
Артуро, а зря; твоя таинственная клиентка, донна Долорес, как  раз  такого
медно-красного цвета.
   Так, развлекая веселой беседой своего спутника и указывая ему на разные
любопытные мелочи - на перегруженные плодами ветви престарелой смоковницы,
на  трещину  в  глинобитной  стене   храма,   оставшуюся   от   последнего
землетрясения, - отец Фелипе с характерной церемонной учтивостью  вел  его
по древнему саду миссии. Постепенно взаимное доверие и дружеская  близость
собеседников были восстановлены, и, когда отец Фелипе ненадолго отлучился,
чтобы  сделать  некоторые  распоряжения  для  устройства  гостя,  недавняя
размолвка была уже забыта.
   Оставшись один, Артур повернул назад, к распахнутому алтарному входу  в
храм. Он постоял у  входа,  потом,  повинуясь  внезапному  желанию,  вошел
внутрь. Старая церковь, как и все прочее в Сан-Антонио, не  претерпела  за
последние сто лет никаких перемен; во внутреннем убранстве храма не  было,
пожалуй, ничего такого, чего Артур не  видел  бы  уже  в  других  миссиях.
Древние стропила  были  с  варварской  пышностью  покрашены  в  красный  и
коричневый цвет; устрашающие восковые фигуры святых недвижно и  беспомощно
взирали стеклянными глазами из своих  ниш;  дева  Мария  в  длинном  белом
одеянии  и  шелковых  шлепанцах  держала   на   руках   младенца   Иисуса,
запеленатого в отделанную галуном коленкоровую тряпку; была здесь и  Мария
Магдалина в традиционном  уборе  испанской  аристократки  XVIII  века.  На
стенах  висели  в  полагающемся  количестве  дурно   написанные   картины.
Покровитель городка,  изображенный  во  весь  рост,  был  нарисован  столь
дряхлым и отвратительным на вид, что,  конечно,  ни  одна  уважающая  себя
женщина даже не подумала бы его совращать; а если бы  нашлась  такая,  это
явилось  бы  чудом  еще  более   поразительным,   чем   воля   святого   к
сопротивлению. На других картинах были изображены  истязания  мучеников  и
Страшный суд с тщательно выписанными устрашающими деталями.
   Но одна картина, висевшая  под  самым  нефом,  приковала  к  себе  взор
Артура. Это было расцвеченное  фантазией  художника  изображение  Хуниперо
Серра, проповедующего святое слово дикарям. Должен сознаться, что внимание
молодого человека привлек не героический и добродетельный миссионер  и  не
сентиментальный  сюжет  картины;  он  глядел   на   грациозную   полунагую
девушку-индианку, в покаянном, по-детски трогательном порыве  склонившуюся
у ног отца Хуниперо Серра. Во взгляде этой девушки было столько  мольбы  о
прощении, а греховность  так  не  вязалась  с  поэтическим  обликом  этого
невинного и беспомощного существа,  что  Артур  почувствовал,  как  сердце
заколотилось у него в груди. Быстро отвернувшись,  он  стал  рассматривать
другие картины; но взгляд молодой индианки  не  давал  ему  покоя,  словно
преследовал его. Я, кажется, уже предупреждал читателя, что затронуть душу
Артура было нелегко. Хоть он и был наделен от природы впечатлительностью и
поэтическим воображением, ни атмосфера храма