|
Нетрудно было усмотреть какую-то
странную прихоть провидения в том, что будущность и судьба Сан-Антонио в
такой мере зависели от мимолетного каприза женщины; об этом не раз судили
да рядили в маленьком _пуэбло_, если только позволительно называть
пересудами степенную беседу сеньоров и сеньор. Более набожные люди не
сомневались, однако, что провидение охраняет Сан-Антонио от _американос_ и
конечной гибели; некоторые даже утверждали, что святой покровитель
городка, славный своим искусством противостоять искушению, не остановится
перед тем, чтобы личным вмешательством оградить беззащитную вдову от
плотских и духовных соблазнов. Но и самые набожные и крепкие верой, когда
они тихонько приоткрывали свою вуаль или манта [шаль, покрывало (исп.)],
чтобы неприметно взглянуть на входящую в храм донну Марию, разряженную в
языческое платье и шляпку, изготовленные в Париже, розовеющую от невинного
смущения и торжества, даже они с замиранием сердца и с немой мольбой
вздымали взоры к исхудалому и сумрачному покровителю городка, который со
стены над алтарем взирал на прелестную незнакомку, обуреваемый, как видно,
страхом и сомнением, удастся ли ему самому устоять перед этим новым
испытанием.
В той мере, в какой это дозволяла испанская учтивость, за донной Марией
было установлено в городке некоторое негласное наблюдение. Люди,
настроенные более консервативно, намекали, что даме, занимающей столь
видное положение в обществе, вдове дона Сепульвида, надлежит иметь при
себе дуэнью, хотя многие мужья, ссылаясь на собственный грустный опыт,
свидетельствовали о несовершенстве этой меры защиты. Сама же прелестная
вдова, когда ее духовник вполне серьезно затронул этот вопрос в беседе с
нею, покачала головой и рассмеялась. "Муж в доме - вот самая верная
дуэнья", - лукаво возразила она, на чем разговор и кончился.
Пожалуй, оно и к лучшему, что сплетники в Сан-Антонио ничего не знали о
том, как близко надвинулась страшившая их гроза и под каким ударом
находились интересы городка в день 3 июня 1854 года.
Утро выдалось ослепительно ясное, такое ясное, что казалось, будто
острые вершины хребта Сан-Бруно за ночь перекочевали в долину Сан-Антонио,
столь ясное, что можно было подумать, будто линия горизонта,
ограничивающая океанский простор, отодвинулась вдаль и обнимает теперь не
менее половины земного шара. Утро выдалось прохладное, крепкое, как
гранит, и сверкающее, как слюда на солнце; оно дышало животной силой и
настоятельно требовало от каждого физической активности Не находясь в
движении, нельзя было ни ощутить его прелести, ни восхититься ею. Что ж
удивительного в том, что донна Мария Сепульвида, возвращавшаяся в
сопровождении _вакеро_ после поездки к своему дворецкому и мажордому,
вдруг бросила повод на шею гнедой кобылке Тите и помчалась неистовым
галопом вниз по склону, прямо к белой прибрежной полосе, которая,
изгибаясь, тянулась на целую лигу от самой стены, ограждавшей сад миссии,
и вплоть до Соснового мыса. Кончо, престарелый _вакеро_, после тщетной
попытки поспеть за огневой лошадкой и не менее огневой фантазией хозяйки,
пожал плечами, перешел снова на рысь и вскоре затерялся между песчаными
дюнами. Опьяненная скачкой и животворным воздухом, с выбившимися из-под
бархатной шапочки каштановыми кудрями, выставляя всему миру напоказ
хорошенькую ножку (а порою, смею утверждать, и стройную щиколотку) из-под
развевающейся серой амазонки, обрызганной здесь и там хлопьями лошадиной
пены, донна Мария достигла наконец Соснового мыса, крайней оконечности
уходящего в море полуострова.
Но когда очаровательной миссис Сепульвида оставалось уже не более ста
футов до мыса, который она намеревалась обогнуть, она увидела, к немалой
своей досаде, что начался прилив и что с каждой новой волной сверкающая
водная пелена вползает все выше к подножию сосен. Она была раздосадована
еще более, когда увидела, что с другой стороны мыса, натянув, как и она,
поводья своей лошади, за ней наблюдает щегольски одетый всадник, наблюдает
с явным любопытством и, как ей показалось, не без некоторого лукавства.
Повернуть назад, но незнакомец поскачет вслед, и тогда ей не миновать
скептического, хоть и почтительного взгляда Кончо. Лучше ехать вперед,
вода не глубока, она пустит Титу легким галопом и быстро минует
незнакомца, который, конечно, не посмеет повернуть коня, чтобы следовать
за пей. Все это донна Мария решила по-женски стремительно и, сохраняя
спокойствие как внешнее, так и внутреннее, ринулась в волны прибоя.
О, силлогизм, построенный женщиной! О, безукоризненные выводы из
нервных посылок! Первый бросок Титы был великолепен, она проскакала добрую
половину пути крутом мыса. После второго броска лошадь отчаянно
забарахталась в воде, ушла в песок по колени, потом по брюхо. Под нею был
зыбучий песок!
- Опустите поводья! Не пытайтесь поднять лошадь! Схватитесь за концы
_реаты_! Бросайтесь навстречу волне, пусть она отнесет вас в море!
Машинально подчиняясь, донна Мария распустила волосяную веревку,
привязанную к луке седла. Потом взглянула туда, откуда доносился голос, но
увидела только лошадь без всадника, медленно бредущую вдоль мыса.
- Ну! Смелее!
Голос теперь шел с моря; испуганной донне Марии почудилось, что кто-то
плывет ей навстречу. Более не колеблясь, она кинулась навстречу набежавшей
волне, проплыла несколько ярдов, потом снова очутилась на неверном песке.
- Не двигайтесь, держитесь крепче за реату!
Новая волна понесла было ее снова к берегу, но она уже знала, как
действовать; цепляясь за уходивший из-под рук песок, она держалась, затаив
дыхание, пока вернувшаяся волна не отбросила ее еще на несколько ярдов в
море. Теперь, когда песок стал тверже, она смело пустилась вплав
|
|