, чтобы возбудить против
вас судебное дело. Желаете ли вы, чтобы я изложил  вам  существо  иска,  и
надо ли называть вам имя истца?
   Гэбриель понурил голову. Но и в эту  минуту  сказалось  прямодушие  его
натуры. Взглянув в лицо адвокату, он сказал просто:
   - Нет!
   Адвокат Максуэлл был чуть-чуть ошеломлен. Чуть-чуть, не больше.
   - Отлично, - задумчиво промолвил он,  -  я  вижу,  вы  человек  прямой.
Теперь  следующий  вопрос:  не  угодно  ли  вам,  дабы  избежать  судебной
процедуры, неприятной огласки и  сплетен  -  а  в  том,  что  суд  вынесет
неблагоприятное для вас решение, сомнений быть не может, -  не  угодно  ли
вам просто покинуть этот дом и участок с тем, чтобы стоимость их  пошла  в
счет убытков, причиненных вами истцу. Если вы  не  против,  я  уполномочен
пойти на такое соглашение. Я даже гарантировал бы вам, что в  этом  случае
мы не затронем  вопроса  о  личных  взаимоотношениях.  Короче  говоря,  вы
сохраняете свое имя, она - свое и остаетесь чужими друг другу. Как  вы  на
это смотрите?
   Гэбриель вскочил со стула.
   - Вы добрый человек, мистер Максуэлл, - сказал он, сжимая руку адвоката
своими  могучими  лапами,  -  благородный  человек.  Как  великолепно   вы
справились с этим прискорбным делом! Вы не смогли бы защитить меня  лучше,
даже если бы были моим адвокатом. Я  уеду  немедленно.  Я  ведь  думал  об
отъезде с той самой минуты, как это дело заварилось.  Я  уеду  завтра  же,
Оставлю дом и все пожитки. Если бы у меня были деньги, чтобы заплатить вам
гонорар, я охотно бы это сделал. Пусть берет себе дом и все, что хочет.  И
- точка!
   - Да, точка, - повторил Максуэлл, с удивлением глядя на Гэбриеля.
   - И чтобы никаких не было  разговоров,  никаких  статей  в  газетах,  -
продолжал Гэбриель.
   - Все, что касается ваших действий по отношению к ней, а равно и  вашей
роли в этом деле, будет сохранено в полной тайне, если, разумеется, вы  не
нарушите молчания сами. Эту опасность я, собственно, и имел в виду,  когда
рекомендовал вам уехать отсюда.
   - Да, да я еду завтра же, - сказал Гэбриель, потирая руки. - Не  хотите
ли вы, чтобы я подписал какое-нибудь обязательство?
   - Нет, с какой стати?! - возразил адвокат,  проводя  рукой  по  лицу  и
разглядывая Гэбриеля так, словно тот принадлежал  к  какому-то  совершенно
новому, еще неведомому отряду позвоночных.  -  Я  позволю  себе  дать  вам
дружеский совет, Гэбриель, никогда не подписывайте никаких бумаг,  которые
могут быть использованы против вас. Ваш отказ от дома и участка нас вполне
удовлетворяет. Я не буду подавать ко взысканию до четверга,  а  в  четверг
уже не с кого будет взыскивать. Вы меня понимаете?
   Гэбриель кивнул утвердительно и, обуреваемый благодарностью, предпринял
еще одну попытку сломать руку адвокату. С трудом оторвав  свой  взгляд  от
ясных глаз Гэбриеля, Максуэлл направился к двери. На пороге он задержался,
оперся о косяк и, медленно проведя рукой по лицу, сказал:
   - Все отзываются о вас, как о честном, порядочном  человеке,  Гэбриель,
и, скажу вам откровенно, если бы вы  не  признались  сами,  я  никогда  не
поверил бы, что вы можете дурно поступить  с  женщиной.  Я  счел  бы,  что
произошло какое-то недоразумение. Я давно занимаюсь юридической практикой,
многое повидал, и действия людей перестали  меня  удивлять;  я  не  берусь
анализировать  людские  поступки,  не  берусь  оценивать  их  с  моральной
стороны. Но вот сейчас, когда мы с вами достигли взаимопонимания, я  хотел
бы услышать, что толкнуло вас на этот чудовищный, необыкновенный  в  своем
роде поступок? Повторяю, что бы вы ни сказали, это не изменит моего мнения
о вас: я считаю вас неплохим человеком. Я хочу лишь  узнать,  каковы  были
ваши мотивы, как могли вы с заранее  обдуманным  намерением  обмануть  эту
женщину?
   Гэбриель густо покраснел.  Потом,  подняв  глаза  на  адвоката,  указал
пальцем по направлению к двери. Тот взглянул - на пороге стояла Олли.
   Адвокат Максуэлл усмехнулся.  "Значит,  все-таки  замешана  женщина,  -
комментировал  он  про  себя,  -  хоть  и  несколько  более  юная,  чем  я
предполагал; это - его родная дочь, сомнения быть не может".  Он  покивал,
улыбнулся девочке и с чувством профессионального торжества и в то же время
морального удовлетворения, которое не всегда сопутствовало его юридическим
триумфам, исчез в ночи. Гэбриель  отмалчивался  допоздна.  Но  когда  Олли
заняла свое излюбленное местечко напротив очага у самых ног  Гэбриеля,  то
спросила его прямо:
   - Зачем он приходил к тебе, Гэйб?
   - Просто так, - ответил Гэбриель,  демонстрируя  полное  равнодушие.  -
Знаешь, Олли, я хочу рассказать тебе сказку. Давно уже я  ничего  тебе  не
рассказывал.
   У Гэбриеля был обычай услаждать эти вечерние часы, рассказывая  Олли  о
новостях и событиях, которые он успевал  узнать  в  поселке  за  день,  но
облекая их в изысканно-беллетристическую  форму.  Последние  дни,  занятый
тревожными мыслями о миссис Маркл, он позабыл  о  своих  сказках.  Сейчас,
заручившись согласием Олли, Гэбриель начал:
   - В доброе старое время  жил  да  поживал  один  человек,  обыкновенный
человек, как все прочие люди, и никого-то у него на свете не  было,  кроме
маленькой сестренки, которую он любил всей душой. И никогда  этот  человек
никому не позволял, как это говорится,  встревать  в  их  жизнь,  и  такая
дружба была у них, так