,  и
ради вашей сестры. Мы добьемся удачи!
   Снова он протянул Гэбриелю руку; на сей раз не напрасно. Порывисто,  от
души Гэбриель схватил ее обеими руками; Артур понял, что из всех  преград,
мешавших его участию в деле Гэбриеля, он преодолел самую трудную.
   - По-моему, он рассказал мне все, что знает, - сказал Артур  Максуэллу,
когда тот, вернувшись через два часа в контору, как было у них  условлено,
застал своего коллегу задумчиво сидящим перед открытым  окном.  -  Я  верю
каждому его слову. Он не более повинен в убийстве, чем  мы  с  вами.  Это,
впрочем, я  понимал  и  раньше.  До  момента  убийства  он  полностью  вне
подозрения; не исключаю, впрочем, что поведение его после  убийства  может
быть трактовано как соучастие в преступлении. Меня его версия убеждает; но
ни у присяжных, ни у прессы она не будет иметь успеха, - слишком  много  в
ней неправдоподобных обстоятельств; если же признать  их  правдоподобными,
они обернутся против него. Нам нужна совсем иная версия. Подумав, я пришел
к выводу, что тот план  защиты,  который  он  вам  предложил,  не  так  уж
абсурден и заслуживает внимания. Единственный путь для нас - это  признать
факт убийства и настаивать, что убийство было вынужденным. Я знаю  здешний
народ, знаю  и  психологию  здешних  присяжных;  если  Гэбриель  попробует
рассказать им, что рассказал сейчас мне, они отправят его на  виселицу  не
моргнув глазом. К сожалению, по милости госпожи Конрой нам придется  иметь
дело со сложным переплетом подлогов и  имущественных  интересов;  Гэбриель
тут ни при чем, да и вообще эти подлоги не имеют никакого  касательства  к
делу, но присяжные непременно ухватятся за них и будут искать в них мотива
преступления; вы, конечно, понимаете, что это будет коньком  обвинения,  и
нам придется держать ухо востро; но если нам  удастся  заставить  Гэбриеля
молчать, они все равно ничего не докажут. Установленные факты таковы,  что
даже если бы Гэбриель был повинен в  убийстве,  он  и  тогда  с  легкостью
провел бы прокурора; беда в том, что он тупо решил охранять свою  жену  от
малейших подозрений и взять вину на себя.
   - Значит, вы не считаете миссис Конрой убийцей?
   - Нет. Считаю способной на убийство, но в убийстве неповинной. Истинный
убийца пока еще неизвестен Гнилой Лощине; никто о нем даже не подозревает.
Я должен еще раз повидаться с Гэбриелем и с Олли; а вас пока  что  попрошу
разыскать китайца по имени А Фе,  который  доставил  Гэбриелю  записку  от
жены; именно сейчас, когда в нем нужда, он куда-то запропастился.
   - Суд присяжных не примет показаний китайца, - сказал Максуэлл.
   - Это ничего; я раздобуду арийца и христианина, который подтвердит  под
присягой показания китайца. Через два-три дня все  факты  будут  у  нас  в
руках,  и  тогда,  дорогой  коллега,  -   сказал   Артур,   фамильярно   и
покровительственно похлопывая старшего собрата  по  плечу,  -  мы  с  вами
займемся вопросом, как нам половчее скрыть их от суда.
   Когда Гэбриель, докладывая вечером Олли обо всем, что с  ним  случилось
за день, пересказал  ей  свой  разговор  с  Пуанзетом,  девочка  пришла  в
сильнейшее негодование.
   - Так прямо и объявил тебе, что даже не знает, жива Грейс или  умерла?!
И еще смеет считать себя ее милым!
   - Ты забываешь, Олли, - сказал Гэбриель, - что Грейси даже мне,  своему
родному брату, не сообщила, где она. Станет ли она откровенничать с  чужим
человеком? Выходит, что на наше "личное объявление" она так и не ответила.
   - А я думаю, она просто не желает с ним знаться, - ответила Олли,  лихо
тряхнув кудряшками. - Хотела  бы  я  видеть,  с  каким  лицом  этот  нахал
показался бы ей. Он обязан был найти ее, раз  она  его  милая.  Почему  он
немедленно не поехал за ней в _пресидио_? Для  чего  он  вообще  вернулся,
если не посчитал нужным разыскать ее? Будь спокоен, Гэйб,  твоя  Жюли  так
никогда не  поступит.  Она  преотлично  знает,  где  ты  сейчас  (Гэбриель
задрожал, и сердце его упало), и только ждет начала суда, чтобы явиться  в
Лощину. А эти адвокаты, я вижу, творят с тобою, что им только  вздумается,
глупый ты старый Гэйб! Ну погодите, дайте мне только  добраться  до  этого
Филипа... Эшли-Пуанзета!



4. О ЧЕМ НЕ ЗНАЛ А ФЕ

   От увещаний и выговоров  практической  Олли  Гэбриель  убегал  на  холм
Конроя; там, в своей старой хижине, раскурив трубку, он предавался думам о
непостоянстве женского характера и о странностях прекрасного пола  вообще.
Бывало и так, что он забредал к исполинской сосне, по-прежнему в  зловещем
одиночестве высившейся над своими лесными собратьями, и,  устроившись  меж
корней у ее  подножия,  мирно-размышлял  о  своем  нынешнем  положении,  о
превратностях судьбы, об устрашающей  проницательности  Олли,  наконец,  о
бесконечной милости творца,  допускающего  существование  на  земле  таких
бестолковых и ни на что не годных созданий, как  Гэбриель  Конрой.  Порою,
машинально, повинуясь силе привычки, он нарушал границу отведенной им  для
себя прогулочной зоны и приближался к красивому дому на вершине  холма,  в
котором, с момента памятного прощания с женой,  даже  ноги  его  не  было.
Стоило Гэбриелю заметить, что он забрел, куда не следует, и он  тотчас  же
отступал с чувством неловкости и  какого-то  суеверного  страха.  Однажды,
возвращаясь после такого невольного  набега  и  проходя  каштановой  рощей
возле  самого  дома,  он  наткнулся  на  брошенную  на  выгоревшей   траве
корзиночку  с  шитьем.  Гэбриель  узнал  рабочую  корзинку  своей  жены  и
вспомнил, что именно  здесь  она  обычно  искала  убежища  от  нестерпимой
полуденной жары. С минуту помедлив,  он  шагнул  было  дальш