ь;  воздух  похолодал.  Недвижный
силуэт далекого  Берегового  хребта  четко  выступил  на  пепельно-бледном
закатном небе, потом пропал без следа, и на его месте  загорелись  звезды.
Красноземная дорога, такая прямая и ровная в дневное время,  потерялась  в
мгновенно воцарившейся тьме;  исполинские  стволы  деревьев  и  прибрежные
утесы то вдруг надвигались на них, преграждая путь, то вновь  расступались
перед  уверенно  правившим  ездоком.  Временами  леденящие  испарения   из
придорожных канав овевали Олли, словно дыхание  раскрытой  могилы,  и  она
вздрагивала всем телом, хоть  и  была  укутана  в  толстый  дорожный  плед
мистера Гемлина. Джек вытащил фляжку и дал Олли отпить  глоточек;  девочка
закашлялась; умудренная широким жизненным опытом, она безошибочно  угадала
вкус и запах виски. К ее удивлению, Джек тут же спрятал  фляжку,  даже  не
поднеся ее ко рту.
   - Еще ребенком, Олли, - сказал весьма торжественно мистер Гемлин,  -  я
поклялся своим престарелым родителям, что никогда не прикоснусь  к  виски,
разве только по настоятельному предписанию врача. Вот и вожу  с  собой  на
этот случай фляжку. Пока без успеха.
   Было совсем темно, и девочка не смогла уловить взгляд мистера  Гемлина.
Как всякая истая женщина, она больше доверяла его глазам,  нежели  словам,
что, впрочем, не всегда спасало ее от  обмана.  Она  не  ответила  ничего;
замолчал и Гемлин.
   Немного погодя он сказал:
   - Ах, какая это девушка, Олли!
   С обычной проницательностью и чуткостью Олли разом определила, что речь
идет о той самой девушке, что и час назад.
   - Из южного округа?
   - Да, - сказал мистер Гемлин.
   - Расскажите мне о ней, - попросила Олли, - расскажите все, что знаете.
   - Я почти ничего не знаю, - со вздохом признался мистер Гемлин.  -  Ах,
Олли, как она поет!
   - Под аккомпанемент рояля? - чуть покровительственно спросила Олли.
   - Под аккомпанемент органа, - ответил Гемлин.
   Олли, у которой представление  об  органе  было  связано  с  гастролями
бродячего  шарманщика,  неприметно  зевнула;  довольно  вяло  она  обещала
мистеру Гемлину, что когда поедет путешествовать, то непременно завернет в
те места и поглядит, что можно сыграть на столь  примитивном  инструменте.
Джек  усмехнулся  и  погнал  лошадь.  Немного  погодя  он  сделал  попытку
растолковать Олли, что представляет собой церковный орган.
   - Было время, Олли, я сам играл в  церкви.  Иной  раз  так  увлекал  их
игрой, что они даже молиться забывали. Давненько это было! А одну  арию  я
особенно любил и часто играл; это ария из мессы Моцарта; ее-то она и пела,
Олли; сейчас я постараюсь показать тебе, как ее надо петь.
   Джек запел хвалу скорбящей деве и очень скоро, как  и  подобает  истому
энтузиасту, полностью позабыл обо всем на свете, кроме  исполняемой  арии.
Колеса стучали, рессоры скрипели,  кобыла  споткнулась  и  пошла  галопом,
потом зарысила снова, утлую двуколку швыряло из стороны в сторону,  шляпка
Олли совсем расплюснулась о его плечо, а мистер Гемлин все пел.  Когда  он
кончил петь, то вспомнил о девочке. Она спала!
   Джек был истый артист, влюбленный в свое искусство, но  это  не  мешало
ему оставаться здравомыслящим человеком.
   - Я же сам напоил ее виски! -  пробормотал  он,  как  бы  принося  свои
извинения Моцарту.
   С величайшей осторожностью он перехватил вожжи левой  рукой,  а  правой
обнял и тихо притянул к  себе  маленькую  закутанную  фигурку  так,  чтобы
соломенная шляпка и золотистые локоны  надежно  легли  к  нему  на  грудь.
Застыв в этой позе, не шевеля ни единым  мускулом,  чтобы  не  потревожить
спящую  девочку,  он  подкатил  в  самую  полночь  к   мерцающему   огнями
Фиддлтауну. Здесь он сменил лошадь и, отказавшись  от  услуг  конюха,  сам
запряг ее в двуколку с  такой  непостижимой  ловкостью  и  быстротой,  что
девочка, обложенная со всех сторон подушками и одеялами, которые Джек взял
взаймы у  трактирщика,  даже  не  шевельнулась  во  сне.  Джек  выехал  из
Фиддлтауна и начал трудный подъем к заставе на Уингдэм, а  она  продолжала
спокойно спать.
   До рассвета оставалось еще не менее часа, когда он достиг перевала;  он
придержал  лошадь,  лишь  когда  колеса  двуколки  ушли   по   ступицу   в
красноземную пыль уингдэмского тракта; предрассветная  тьма  казалась  еще
чернее от гигантских сосен, с обеих сторон обступивших опасный, прихотливо
вьющийся  спуск  в  долину.  Стояла  тишина.  Гемлин  с  трудом  улавливал
приглушенный пылью стук копыт своей лошади; тем не  менее  он  уже  дважды
натягивал поводья и чутко прислушивался к  каким-то  таинственным  звукам.
Когда он различил доносящиеся сзади  голоса  и  позвякивание  мексиканских
шпор, то был не на шутку озадачен; он был уверен, что никого не обогнал по
пути. Потом мистер Гемлин вспомнил, что поблизости проходит лесная дорога,
прямиком на Гнилую Лощину; с полмили  она  идет  параллельно  уингдэмскому
тракту и пересекает его где-то  дальше.  Голоса  шли  оттуда.  Подъехав  к
перекрестку, мистер Гемлин натянул поводья и, скрытый тьмой и  гигантскими
стволами деревьев, стал пережидать неизвестных. Через несколько минут  они
проскакали мимо;