л он.
   Полковник Старботтл пододвинул свое кресло  поближе  к  мистеру  Дамфи,
привалился корпусом к письменному столу и, завладев пером  мистера  Дамфи,
стал пояснять свои слова, тыча время от времени тупым концом пера в  грудь
собеседнику.
   - Сто чертей, сэр, если я говорю, что представляю в вашем  деле  истца,
это вовсе не значит, что я равнодушен к интересам ответчика.  Дело  всегда
можно решить по-благородному, как принято между джентльменами.
   - Будь я проклят, о чем вы толкуете?! Кто такой этот  истец,  от  имени
которого вы выступаете?
   - Сто  чертей,  сэр,  конечно,  женщина!  Не  считаете  же  вы,  что  я
заподозрил вас в политической интриге! Ха-ха! Нет, сэр, в этом мы  с  вами
схожи, и я понял это сразу. Женщина, прелестная женщина, вот что у нас  на
уме! Джентльмены нашего склада, доживши до пятидесяти  лет,  всегда  имеют
что вспомнить! Ну и что ж, не вижу в том беды! Слабость широкой натуры, не
более того, сэр!
   Мистер Дамфи отодвинулся от стола. На лице у него выразилась  сумрачная
решимость борца, который выяснил наконец истинную силу противника и  готов
принять бой.
   - Послушайте, полковник Старботтл! Я не знаю и знать не хочу,  кто  вас
ко мне направил. Я не знаю и знать не хочу ни о том, кто, когда  и  почему
обидел ту особу, которую вы защищаете, обманул ее  или  дал  ей  фальшивые
обязательства; ни о том, каковы ее претензии и кому они  адресованы.  Речь
пойдет о вас. Вы человек умный, умудренный жизненным опытом, и сами должны
понять, что при моем положении в обществе я был бы последним идиотом, если
бы хоть на миг отдался на милость женщины. Я просто  не  могу  себе  этого
позволить! Не буду хвалиться, что я хитрее других, но я все-таки не дурак.
И в этом существенная разница между мною и вашими клиентами.
   - Вот именно, мальчик мой, существенная разница! Сто чертей,  да  разве
вы не видите ее сами? Там перед вами прелестная,  очаровательная  женщина,
более  того,  подчас  высоконравственная   женщина,   побогомольнее   иной
монашенки; беда лишь в том, что ее любовная связь не освящена  законом.  А
здесь, сто чертей, мальчик мой, речь идет о вашей жене!
   Финансист, белый как мел, попытался презрительно расхохотаться.
   - Моя жена?! Ее нет в живых!
   - Заблуждение, мой милый друг, прискорбнейшее заблуждение! Постарайтесь
понять меня правильно. Быть может, для нее самой было бы  лучше,  если  бы
она умерла. Сто чертей, сэр, когда я вспоминаю, как  глядела  на  вас  час
назад эта синеглазая куколка, я начинаю понимать, что другой  женщине  тут
нечего делать. Но она жива, и это факт. Вы посчитали ее мертвой и  бросили
в снегу. Так она говорит; утверждает, что если  осталась  жива,  то  вашей
вины в том нет. Вы же знаете, Дамфи, если женщина на кого зла,  то  готова
на него невесть что клепать. Сто чертей! Что вы скажете мне на это?
   - Посыльный, сэр! Вас вызывают в банк по  срочному  делу!  -  возгласил
слуга, приоткрыв дверь.
   - Пошел вон! - рявкнул Дамфи, разражаясь отчаянной бранью.
   - Но он говорит, сэр...
   - Вон отсюда, будь ты проклят! - заревел Дамфи.
   Изумленный слуга прикрыл дверь.
   - То, что вы говорите,  -  неверно.  Все  погибли  от  голода,  все  до
единого. Я в это время уходил за помощью. Да что вы мне толкуете?! Я читал
официальный отчет.
   Старботтл не спеша порылся в жилетном кармане  и  извлек  из  какого-то
углубления в своей моральной сфере видевший виды сложенный в несколько раз
лист  бумаги.  Он  развернул  его;  то  был  печатный  документ,  грязный,
выцветший, захватанный по краям.
   - Вот вам доклад  за  подписью  начальника  гарнизона,  который  выслал
спасательную экспедицию. По-испански читаете? Отлично! Так вот, трупы всех
найденных женщин были опознаны; но имени вашей жены здесь нет.  Почему  же
его здесь нет, мой мальчик? Сто чертей, да потому, что она спаслась!
   Вытянув руку, полковник ткнул в собеседника пухлым пальцем, после  чего
откинулся назад и погрузил сперва багровый подбородок, а затем и  обвислые
щеки в жерло своего огромного воротничка. Мистер Дамфи разом обмяк в своем
кресле, словно коснувшийся его палец был перстом самой Судьбы.



5. У МИССИС КОНРОЙ НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ

   Жара держалась не только в Сан-Франциско.  Бухта  Сан-Пабло  нестерпимо
сверкала под лучами солнца; Сан-Хоакин и Сакраменто медленно  катили  свои
желтые воды, словно это были потоки раскаленной  лавы;  жаждущий  хотя  бы
легчайшего  веяния  ветерка,  дикий  овес  полег   на   западных   отрогах
Контра-Коста,  а  над  восточными   склонами   стояли   облака   дыма   от
непрекращающихся лесных пожаров. Скорбные пшеничные поля в равнине оделись
в пыль и пепел. Дилижанс, следовавший из Уингдэма в Гнилую Лощину, вздымал
на своем пути смерч из краснозема, который светился ночью и днем,  подобно
огненному столпу, и заставлял близких  к  обмороку  пассажиров  устремлять
страждущие  взгляды  к  снежным  вершинам  Сьерры.  В  Калифорнии   стояла
неслыханная жара. На тех, кто осмеливался  утверждать,  что  подобное  уже
бывало, глядели как на врагов рода человеческого. В  поселке  Мэрфи  некий
безрассудный  испытатель  природы  осмелился  предсказать,  что   недавнее
землетрясение должно вот-вот повториться; в ожидании тех счастливых  дней,
когда метеорологические прогнозы  будут  пользоваться  большим  успехом  у
населения, ему пришлось спешно оставить родной поселок.
   Жарко было и в Гнилой Лощине, в пышущих зноем ущельях,  на  раскаленных
отмелях, на песчаных откосах. Жарко было даже  на  холме  Конроя,  в  тени
темно-зеленых сосен и на широких верандах  конроевского  особняка.  Должно
быть, именно по этой причине миссис  Гэбриель  Конрой  рано  поутру,  едва
проводив мужа на обогатительный завод, сбежала из своих отдающих краской и
свинцовыми белилами покоев под защиту благоухающих степенных сосен  по  ту
сторону холма. Возможно, впрочем, что какую-то роль в ее  ранней