было. Не успокоятся, пока пару сержантов не сожрут, кровушки не [241] напьются. 
Как же иначе этим лейтенантишкам да капитанишкам себе чины зарабатывать! Только 
вот так и выдвигаются, на чужом горе и беде. 
— Даже и не знаю... — неуверенно начал Мидберри, но Магвайр сразу перебил: 
— Как так, не знаешь?} А в рядовые снова хочешь? 
— Нет, конечно. 
— Вот то-то и оно. А откроется все, так уж тогда не миновать. В лучшем случае 
выгонят из инструкторов да турнут куда-нибудь в пожарную команду. Тебе это 
улыбается? 
— Ну чего тут говорить... 
— Знаю чего. Просто хочу напомнить: нам с тобой сейчас никаких там «если» да 
«может быть» допускать никак нельзя. Действовать надо, и немедля. Делай все, 
как говорю, и вот увидишь, все обойдется. Только чтобы без всякого там 
слюнтяйства. Я тебе сто раз уже говорили еще раз скажу — в нашем деле середины 
не бывает. Никаких там половинок. Хочешь жить — действуй до конца! Это запомни. 
Накрепко! И... давай-ка, парень. За дело! 
* * * 
Мидберри секунду помедлил перед дверью, зачем-то оглянулся назад, потом 
решительно толкнул дверь и вошел в кубрик... 
— Смир-рна! — Солдаты, толпившиеся за дверью, отскочили кто куда, вытянулись 
перед вошедшим сержантом. 
Заложив руки за спину, Мидберри медленно шел по проходу. Всматривался в лица, 
фигуры, выправку. Глаза его автоматически регистрировали непорядок в 
обмундировании, заправку коек, размещение снаряжения, блеск надраенных ботинок 
перед рундуками... 
Он дошел до середины кубрика, остановился. Подтянутый, наглаженный, спокойный. 
Его вид подействовал на солдат успокаивающе. 
— Вольно, — крикнул он, все еще погруженный в свои думы, не переставая 
удивляться, как же все это произошло... 
«Так вот ты, оказывается, какой, Уэйн Мидберри! Сержант Мидберри, младший 
«эс-ин» 197-го взвода. Вот какой [242] на поверку. Ну, да ладно. Какой есть, 
такой и есть. Другим уж, видно, не буду». 
— Вы тут, наверно, парни, — обратился он к солдатам, — разговоры сейчас всякие 
ведете... Ну, насчет Купера и все такое прочее... Так вот, с ним уже все в 
порядке. Жив-здоров и вам кланяться просил. Лежит себе в лазарете дока что, да 
только ничего серьезного с ним нет. Фельдшер сказал, через нару дней выйдет. 
Просто ему надо немного в себя прийти, успокоиться. Только и всего. Нервишки 
подкачали... 
«Как бы не так, — подумал Уэйт. — Успокоиться ему, видите ли, надо. Это уж 
точно, успокоиться. Да еще и кое-какие запасные части получить». 
— Да, вот еще что, — добавил Мидберри. — Мы все тут люди взрослые, так я хочу с 
вами кое о чем договориться. У нас ведь задача номер один — стать настоящими 
солдатами, бойцами морской пехоты. Вы для этого завербовались, верно? А чтобы 
стать морским пехотинцем, надо немало испытать. Да и пережить кое-что 
приходится тоже. Поди, уже убедились, что тут у нас не так все легко и просто. 
Солдатская школа — штука трудная. Не всяк и не всякий барьер с ходу возьмет. 
Другой рази попотеть приходится, а то, глядишь, и шишку набьешь, нос расквасишь.
 Как же иначе. Трудно воевать, а учиться этому еще труднее. Вон вас какая орава 
— чуть ли не семьдесят душ. В такой куче чего только не случится. Бывают и 
происшествия, не без этого. И тут ничего не попишешь. А уж заранее и тем более 
не угадаешь. Вон хоть с этим Купером. Конечно, кому приятно, что так 
получилось? Да только что тут особенного. Обычное дело. Не то еще бывает. Так 
что шум поднимать не к чему. Я еще раз говорю — учеба у нас с вами не мед, это 
верно. А почему? Да потому, что и служба наша — особая. Скажем, в армии или там 
на флоте оно, может быть, и полегче, там это можно, а нам — никак нельзя. Мы 
ведь с вами совсем другой народ — морская пехота. Не чета всяким сухопутчикам 
или матросам. Им можно и слабинку иметь, где-то гайки отпустить, а нам нельзя. 
Нам это — смерть верная! Вы здесь не первые, в этом учебном центре. Тысячи уже 
прошли. Многие тысячи. И все они учились так же, как и вы. Без всяких 
послаблений, до седьмого пота, а иногда и до крови. Зато и выходили настоящими 
бойцами, отборными солдатами — боевой морской [243] пехотой. Гордятся этим. И 
вы тоже потом не раз добром нас помянете. С гордостью будете вспоминать, как 
тут трудились... 
Мидберри сделал паузу. Подождал, чтобы солдаты поглубже впитали его слова, 
чтобы все, что он сказал, осело в их сознании, закрепилось там. Потом 
продолжал: 
— О Купере не беспокойтесь. С ним все в порядке, и нечего зря трепаться об этом.
 Тем более, что у нас ведь есть забота поважнее — скоро выпуск, вот к чему 
готовиться надо. Все силы мобилизовать. А с Купером и без нас разберутся. На 
войне как бывает? Штурмует, скажем, взвод высоту. Половина солдат уже полегла. 
Но имеют ли право те, кто остались в строю, бросать свое главное дело и 
кидаться упавших обхаживать? Да еще переживать, как, мол, они там. Ни в коем 
случае! Начни они так делать, страшно, что будет. Все полягут, ни один не 
уцелеет, это уж точно. Значит, так поступать негоже. Для раненых есть санитары, 
они пусть и заботятся. А взвод должен выполнить задачу — взять высоту, и точка, 
разбить противника и тем самым спасти не только себя, но и раненых. Вперед, на 
штурм! Только так в бою. И в учебе тоже. Раз поставлена задача, она должна быть 
выполнена любой ценой, во что бы то ни стало. Хоть нос в крови и лоб в шишках. 
Нам вон сколько еще сделать надо. А времени в обрез. Никто ведь из вас, надеюсь,
 не собирается проваливаться? Не желает пинком под зад отсюда вылететь, верно?