— А вам всем, черви паршивые, быстро раздеться. Догола! Ясненько? Нечего пастью 
мух ловить. Скидывай все на пол. Шевелись, бараны! 
Наблюдая, как солдаты раздеваются, он подошел к Куперу: 
— Ты чего чешешься, дерьмо безмозглое? Чего еще ждешь? Особого приглашения, что 
ли? Все скидай, сказано. И рубаху, и штаны. Ясно? 
— Что вы собираетесь делать? — испуганно спросил Мидберри. 
— Да не волнуйся ты зазря. Со мной все в порядке. А если сомневаешься, так 
можешь завтра проверить — жена и дети. В общем, не хуже других. Вот так-то. 
Мидберри промолчал. Он давно уже понял, что не в состоянии противодействовать 
этому человеку, не в силах помешать ему творить все, что бы он ни пожелал. 
Тогда, вечером, он мог еще вызвать провост-маршала, как-то вмешаться. Но эта 
последняя возможность была безнадежно упущена. Теперь, наверно, лучше уже не 
вмешиваться, предоставить событиям развиваться своим путем. Будь что будет. Он 
стал соучастником преступления, в лучшем случае бесстрастным наблюдателем. Даже 
если он вмешается, все равно ничего не изменится. И помочь никому тоже нельзя. 
Разве только самому себе. Хоть немного вернуть веру в свои силы. Да только к 
чему все это. 
Новобранцы уже стояли вдоль прохода в чем мать родила. Адамчик выделялся из 
общего строя молочно-белым цветом кожи. Только шея и лицо его пылали от стыда, 
да волосы в свете лампы казались ярко-оранжевыми. Высокий и худой, он вытянулся 
по стойке «смирно», высоко поднял подбородок и немигающими глазами уставился 
куда-то поверх голов солдат, на невидимую точку стены. Тройное ожерелье из 
четок, нательного креста и «собачьей бирки» все еще болталось на тощей груди. 
Казалось, что в кубрик попал какой-то туземец, пробравшийся сюда из самых диких 
мест. [150] 
«Что же теперь взбрело на ум этому деспоту? — думал он. — Что он еще решил 
вытворить?» Его страшно угнетала собственная обнаженность и беспомощность. 
Казалось даже, что, сняв одежду, он окончательно лишился остатков храбрости, 
стал совершенно беззащитным. Теперь между ним и Магвайром не было даже 
видимости преграды, и штаб-сержант мог позволить себе любую выходку, мог делать 
все, что ему заблагорассудится. 
«Но почему же, — удивлялся в душе Адамчик, — не вмешается сержант Мидберри? 
Почему он не остановит старшего «эс-ина»? Или офицеры, где они?» Краем глаза он 
глядел на других солдат. Две ровные шеренги обнаженных тел. Среди них есть 
немало парней здоровее и сильнее Магвайра. Взять вон хоть того же Мистера 
Чистюлю или Филиппоне. Им-то чего бояться? Конечно, новобранцев надо учить 
уму-разуму. Не все ведь одинаково понимают, что хорошо, а что нет. Но разве это 
значит, что их можно подвергать таким издевательствам и даже пыткам? Почему же 
ни один не осмелится подать жалобу по команде, обратиться к командиру роты или 
батальона? А может быть, в прошлый раз, когда капитан из штаба проводил опрос, 
кто-нибудь и пожаловался? Танком от Магвайра. 
Стоявший рядом с Адамчиком Уэйт спокойно ждал, когда Магвайр приступит к 
личному обыску. Тело его тоже ныло от усталости, но он старался не думать об 
этом, усилием воли заставлял сознание полностью отключиться от всего 
происходящего. Даже в глазах его застыла отрешенность. Какой толк думать о том, 
что может случиться, если... Только хуже еще. Ему казалось, что такой способ 
был самым действенным, чтобы сносить выходки Магвайра. Принимай все так, как 
есть, и старайся не думать о последствиях. Живи сегодняшним днем, сегодняшней 
минутой. Без всякого будущего. Так легче... 
Солдат, ползавший на четвереньках в туалет, возвратился в кубрик. Когда он 
добрался до своего рундука, Магвайр приказал ему встать и раздеться. Затем 
велел снова стать на четвереньки и повторить прежний маршрут — из кубрика в 
сортир и обратно. Только теперь голышом. Адамчик и Уэйт смотрели, как солдат 
послушно двинулся снова в сторону туалета. Блестевшие в свете лампы его ягодицы 
мерно двигались из стороны в сторону. [151] 
Зрелище было настолько циничным и отвратительным, что Адамчику опять стало 
нехорошо. Он чувствовал, что в любую минуту может грохнуться наземь. В голове 
все смешалось, к горлу подкатился комок. Тщетно он пытался остановить 
надвигавшееся, делая глубокие вдохи и выдохи, глотая слюну, задерживая дыхание. 
Тошнота становилась невыносимой. 
— Ну, ладно, скоты, — оглядев строй, крикнул Магвайр. — Два шага вперед... 
марш! Кру-гом! А теперь всем стать пошире и быстро нагнуться вперед. Вот так! 
Пониже! Взяться руками за лодыжки и... стоять! Стоять, говорю! — Он оглядел две 
шеренги уродливо согнутых солдатских фигур и усмехнулся. — Жаль вот, Клейна нет.
 Ему бы точно понравилось. — Повернулся к Мидберри: — Эта свинячья рожа 
разинула бы пасть от уха до уха. Вот смеху было бы! 
Мидберри пропустил циничную шутку мимо ушей: 
— Мне кажется, — заметил он, — что Вуд наврал нам все про кражу. Поди, сидит 
там себе преспокойненько да посмеивается. Может быть, даже и сам деньги спрятал,
 а на других сваливает. 
Ухмылка сбежала с лица Магвайра. Глаза вновь налились кровью, под ними четко 
взбухли синие мешки. От бесчисленных сигарет на нижней губе образовалось 
неприятное пятно сероватого цвета. 
«Когда он только спит, черт его побери? — подумал Мидберри. — Вечно в казарме, 
все время на службе». Но вслух сказал: 
— По-моему, зря мы все это затеяли. Особенно, если Вуд все наврал. 
— Что же, может быть и так, — отозвался Магвайр. 
— Тогда почему бы вам не пойти поспать немного? — Мидберри сделал попытку 
воспользоваться вроде было явившимся шансом. — А я тем временем проверю, как 
они тут все приберут, а потом уложу их. А утром...